Наследница Кодекса Люцифера
Шрифт:
– Не-е! – не согласилась с ней Попелька. – Пиво – это единственный настоящий напиток.
Александра улыбнулась.
– У моего отца в подвале есть бочка «Битурики». Стоит его хоть разочек попробовать, и уже никогда больше не захочешь пить ничего другого.
– А нам раз в год, на праздник урожая, присылали бочку пива из бывшей пивоварни монастыря в Бероуне, такую большую, что в нее можно было залезть целиком и захлебнуться!
Они переглянулись.
– Что касается меня, я вцепилась бы в свой ломоть хлеба со свиным жиром и удрала бы наверх, – сказала Александра.
– Если есть пиво, – объяснила Попелька и внезапно покраснела, – если есть пиво и хорошее мясо, то… тогда… Франа пукает всю ночь, как
– Я никогда еще не встречала мужчину, который стыдился бы своих ветров, – возразила Александра.
Попелька уже открыто хохотала. Смех ее был настолько заразителен, что Александра тоже рассмеялась. Они довольно долго кудахтали, как две курицы, и вытирали слезы. Попелька хватала ртом воздух и смотрела на Александру. Неожиданно она крепко вцепилась в нее ледяной рукой.
– Кто ты? – спросила она. – Расскажи мне о себе. Ты ведь целительница, не так ли? Почему ты помогаешь мне и моему еще не рожденному ребенку?
– Потому что Бог послал меня? – хрипло ответила вопросом на вопрос Александра.
Попелька, улыбаясь, покачала головой.
И, прежде чем она поняла, что на нее нашло, Александра рассказала ей о Мику, и о Вацлаве, и глубокой боли, и у нее снова будто вырвали сердце из груди, и растерзали его, и снова вылечили: и сердце, и глубокую пропасть у нее в душе; и вот она уже лежит на кровати в объятиях Попельки и плачет, как ребенок; а женщина, насчет которой она подозревала, что одно только чудо позволит ей пережить эту ночь, гладит ее волосы и постоянно повторяет:
– Все будет хорошо.
25
– Александра… мне так больно… Я больше не могу… Я больше не выдержу этого!
– Дыши! Дыши! Ты должна дышать! Вот так: вдох… выдох… вдох… выдох…
– Я не могу… О господи, меня сейчас разорвет…
– Дыши! Облокотись на меня! Вот, я сижу за тобой… Дыши! Вдох… выдох… вдох… выдох…
– О бо-о-о-же!
– Теперь дыши ртом, высунув язык. Как собака. Дыши! Давай, Попелька, ты можешь! Тобит хочет увидеть свою мать! Помоги ему выйти!
– Меня сейчас разорвет!
– Ты должна тужиться. Больно, но ты должна тужиться!
– Не получается! Господь на небесах, я не выдержу этого. Александра… О боже, Александра, помоги мне!
– Я помогаю тебе. Вдохнуть… выдохнуть… тужься… вдохнуть…
– О бо-о-оже!
– Быстрее, пусти меня вперед… Облокотись на свернутые одеяла… Теперь мне нужно перейти вперед…
– Сколько крови!!!
– Кажется, я уже вижу головку…
– Александра, это его кровь?!
– Нет!
– Значит, моя?!
– Все хорошо, Попелька, не беспокойся… Теперь я попробую кое-что… Тебе будет немного больно… Сейчас, просуну руку…
– О, Господь на небесах, о, Святая Мария, благодати полная…
– Попелька, положи руки на живот и нажимай! Осторожно… И не забывай дышать…
– Александра, сколько крови!
– У нас получается. Вдох… выдох… вдох… Ты прекрасно справляешься. Вдох… выдох…
26
Рассвет вползал в маленькое окно. Александра отступила и посмотрела на ребенка и на мать, лежащую рядом с ним. Александра была настолько истощена, что ей казалось, будто она смотрит на них сквозь плотный слой пакли. Снаружи доносился запах густого дыма: во дворе горели окровавленные простыни и тряпки. Глаза Александры воспалились, а когда она хорошенько рассмотрела пальцы, то поняла, что, несмотря на тщательное мытье, под ногтями все еще оставались коричневые полукружия засохшей крови. Она переплела пальцы, прижала руки к груди и медленно пошла вокруг кровати. Одну за другой задула свечи, которые
Лошадь фыркнула и толкнула ее мордой. Александра убрала попону со спины и положила на ее место седло. Мышцы у нее болели, а когда она наклонилась, чтобы застегнуть ремень под брюхом животного, закружилась голова и ей пришлось ухватиться за большое, теплое, остро пахнущее тело. Она ласково похлопала лошадь по шее.
– Сейчас, – прошептала она. – Сейчас мы поедем отсюда.
Носком сапога она переворошила тлеющие, пахнущие горелым мясом обрывки простынь. В нескольких местах огонь снова разгорелся и набросился на остатки. Запах вызвал у нее тошноту.
Лошадь встряхнула гривой и заржала.
– Тш-ш! – шикнула на нее Александра и приложила палец к губам.
Лошадь покосилась на нее.
Когда она взвилась в седло, ей показалось, будто ей уже сто лет и каждая кость в ее теле вылита из свинца и обложена осколками стекла. Она охнула, когда наконец очутилась на спине лошади.
Уже достаточно рассвело, так что Александра разглядела тень отдаленной цепи гор и ее острые, как зубы, пики. Поля мягкими волнами катились к горам, и там, где они были окутаны нетронутым снежным покровом, в серой рассветной дымке они напоминали огромные дыры в ткани мира. Ей показалось, что на одном из полей она разглядела темную линию, которая терялась вдали: след беглецов. Можно было только надеяться, что пещеры действительно нелегко обнаружить, – поскольку пойти по следу солдатам не составит труда, когда они доберутся до деревни. Одинокая фигура, которую она только что увидела – очень далеко, там, где гребень последней волны далеких полей сливался с предрассветными сумерками, – и которая шла по направлению к деревне, похоже, не сильно отдалилась от гор. Тем не менее Александра знала, что в конце концов этот человек доберется сюда. А ее задача здесь была выполнена.
Она щелкнула языком, и лошадь медленно пошла вперед, на другой конец деревни, к маленькой речке, за которой изгибалась дорога. На окраине Александра обернулась в последний раз. Дома замерли, из них не доносилось ни звука. Тонкий столб дыма перед домом пастора сменил черный цвет на серый и уже почти не был заметен, только запах все еще висел в воздухе.
Фигура исчезла в одной из низких долин. Скоро она снова появится на гребне следующего холма, уже ближе.
Она развернула лошадь и погнала ее рысью.
Франтишек Бильянова, без сомнения, обнаружит свою возлюбленную и ребенка в доме пастора. Ему и придется давать имя ребенку: Попелька привела в этот мир не мальчика, а девочку.
Между ног Попельки Александра увидела не головку, а противоположный конец крошечного тельца. Она попыталась развернуть ребенка, но тот разворачиваться не хотел. Александра достаточно часто помогала при родах, чтобы знать: в такой ситуации можно спасти лишь одну душу – или ребенка, или матери. Когда это случалось с ней прежде, решение принимал супруг роженицы. И ни разу не было такого, чтобы отец выбрал ребенка, а не мать. Александра всегда покидала помещение, когда опытные повитухи после беседы с супругом возвращались и доставали большие, заботливо припрятанные в сумках ножницы. Ее охватывал ужас от одного понимания того, что женщины должны сделать. Она не смогла бы еще и смотреть на это. Она и без того в каждом из нерожденных детей видела Мику. Александра только тогда возвращалась в спальню роженицы, когда все уже было кончено, а мертвый ребенок представлял собой лишь странный маленький сверток, сквозь ткань которого начинала просачиваться кровь.