Наследница трона
Шрифт:
Кто-то вошел. От него пахло ладаном. И был здесь еще один звук. Он напомнил ему корабли. Оноре потребовалось мгновение, чтобы узнать его. Пеньковая веревка!
— Чтобы не было недоразумений, брат. Я здесь затем, чтобы устранить из мира неприятности.
Оноре узнал бы этот голос из тысячи. Он принадлежал Жилю де Монткальму. Примарх заставил себя дышать ровно. Он не открывал глаз. Он знал, что, если попытается открыть их, свет ослепит его. И, хочет он того или нет, из глаз у него покатятся слезы. Этого удовольствия он Жилю де Монткальму не доставит!
— Кого ты привел, брат?
— Палача с эшафота. Он добросовестный
— А какой ты человек, Жиль? Умный или добросовестный?
— Думаю, оба этих определения меня не характеризуют. По крайней мере когда нужно охарактеризовать меня одним словом. Если тебе это нужно, то лучше всего будет назвать меня разносторонним человеком.
— Это предложение?
Гептарх негромко рассмеялся.
— Ты что же, еще надеешься? Почему я должен оставить тебя в живых? Думаешь, что чудо и тот факт, что все имеющиеся в этом регионе князья Церкви присутствовали при этом, удержат меня от того, чтобы убить тебя? Единственное, чего ты этим добился, — это того, что теперь публичная казнь невозможна.
— Значит, ты веришь обвинению?
Тишина. Внезапно Оноре почувствовал теплое дыхание на своем лице. Кто это склонился над ним — гептарх? Или палач со своей гарротой? Он открыл глаза. Свет колол множеством кинжалов.
— Ты хочешь меня обидеть?
Голос теперь был далеко. Значит, размытое лицо над ним принадлежит палачу.
— Знаешь, брат, ты единственный сановник нашей Церкви, которого я по-настоящему боялся. Я наблюдал за твоей карьерой на протяжении многих лет. Ты напоминаешь мне меня самого в прошлом. А поскольку я хорошо знаю себя, то знаю, что было бы непростительной глупостью оставить тебя в живых.
— Меня защищает Господь. Ты же видел, на что я способен. Как ты собираешься объяснять гептархам мою смерть? Согласятся ли они с тем, что человек, который при всех сотворил чудо, был убит в темнице?
— Конечно же нет. И я буду первым, кто потребует расплаты за твою смерть. Знаешь, брат, в этот миг здесь, внизу, в другой темнице находится Тарквинон. Мы договорились встретиться. Только я не приду. Стражи хорошо мне известны. Все они состоят на службе у вопрошающих. А вопрошающие очень ценят мое хорошее расположение. Поэтому я приду и уйду и никто не увидит меня. А вот Тарквинон — нет. В этот час, час твоей смерти, он находится здесь, внизу. Все видели его ненависть к тебе, проявившуюся на площади Священного гнева. Ему будет очень трудно убедить кого-либо в своей невиновности. Ты же, конечно, после чуда, свидетелями которого мы все стали, наверняка обретешь место среди святых нашей Церкви.
Оноре было ясно, что умолять Жиля о жизни бессмысленно. Каковы цели гептархов? Власть? Выше, чем он, подняться в Церкви просто невозможно. Речь может идти только о том, чтобы закрепить свое место и, может быть, стать первым среди почти равных.
— Тебе нужно объединить силы обоих рыцарских орденов и держать их под своим контролем, не так ли? — Оноре сказал это просто для того, чтобы выиграть несколько мгновений.
Жиль не утруждал себя ответом.
Палач схватил Оноре и проворно набросил ему на шею пеньковую веревку.
Примарх пытался защищаться, но, прежде чем он успел просунуть пальцы между петлей и шеей, веревка затянулась.
— Есть еще третий орден, — задыхаясь, выдавил он.
— Ты разочаровываешь
— Как ты думаешь, кто открыл врата в Альвенмарк? Третий орден готовился к этому со дня своего основания. Как ты думаешь, откуда берется сила исцелять раны? Есть еще мужчины и женщины, которые обладают моими способностями. И если они не поддержат тебя, ты никогда не попадешь в Альвенмарк.
— Может быть, именно в этом и заключается причина моего успеха: в том, что я всегда держался в рамках своих возможностей. Я не верю в твой третий орден, брат Оноре. Может быть, я наивен, но я даже представить себе не могу, чтобы внутри нашей Церкви существовала группа лиц, обладающая реальной властью, о которой я ничего не знаю. Ты разочаровываешь меня. Вот теперь довольно.
Петля сдавила шею Оноре.
— За последние недели твои проблемы с кишечником усугубились?
— Что?
Пеньковая веревка слегка ослабла. Оноре тут же воспользовался возможностью и просунул пальцы в образовавшийся промежуток.
— Откуда ты знаешь о моей болезни?
Оноре колебался. Он почти ничего не знал. Двое слуг гептарха принадлежали к числу его шпиков, но они сказали ему очень мало. Теперь нужно было из этой малости сплести ложь, которая прозвучит для Жиля более правдоподобно, чем правда о третьем ордене.
— Тот, кто может исцелять, как я, может и наслать болезнь, и преждевременную смерть. Тебе стало хуже с тех пор, как меня посадили в темницу? У тебя участились поносы и судороги? — Слова Оноре были сущей выдумкой, но если представить все должным образом, гептарх вскоре окажется у него в руках. — Среди твоих слуг есть человек, которого ты считаешь верным. Он, как и я, обладает даром исцелять или же насылать болезни. Если я умру, он станет опасаться, что я выдал третий орден. И чтобы защитить эту тайную группу внутри нашего ордена, он убьет тебя.
Жиль презрительно засопел.
— К чему ты возишься с такими глупыми баснями? Думаешь, я поверю тебе? Все это слишком притянуто за уши. Было бы гораздо проще внедрить отравителя в кухонный персонал. И если поверить, что ты обладаешь такой силой, то почему не убил меня и Тарквинона одним взглядом? Сразу же после своего чуда… Какой был бы спектакль!
— От отравителя можно защититься при помощи предегустатора. От моего человека — нет. Скажи мне просто: тебе не стало хуже за последние дни? — Оноре отчаянно надеялся, что волнения пагубно отразились на здоровье гептарха.
Пеньковую веревку сняли с его шеи. Хотя Оноре по-прежнему видел очень плохо, но тень, склонившаяся над ним, отодвинулась. Может быть, ему действительно удалось найти слабое место Жиля?
— Что мне с того, если я оставлю тебя в живых? Мне пришлось бы отказаться от контроля объединенными войсками обоих орденов.
— Ты видел, как я исцелил себя, брат. Я не стану обманывать тебя. Сила, при помощи которой я смог совершить это чудо, истощилась. Но если мы попадем в Альвенмарк, я исцелю тебя. Ты ведь видел, насколько близок я был к смерти, как жалок. — Он поднял левую руку и пошевелил совершенно здоровыми пальцами, чтобы придать своим словам больше веса. — Ты знаешь, каждый фельдшер, каждый медикус ампутировал бы мне эту руку. Ее было уже не спасти. Я исхожу из того, что тебе известна моя история. Это не первый раз, когда я был смертельно ранен и удивительным образом исцелился.