Наследница
Шрифт:
— О! Приветствую! Никак не могу запомнить ваши имена. Глен… Ажесь… Впрочем, вы столь неразлучны, что вас, наверное, следует называть единым именем. Не правда ли, господа? — обратился он к прислушивавшимся к разговору юношам. — Предлагаю отныне именовать этих замечательных друзей новым звучным именем. Мой вариант — Гжен. Звучит прекрасно, не правда ли?
— А ещё лучше звучит — трепло и пустомеля. Не находите? — сорвался Гжесь.
— О! Неужели я, наконец, слышу отповедь? Мне уж было показалось, что вас ничем не зацепишь. Но ваши слова мне не нравятся. Не изволите ли взять их назад?
— Не изволю.
— Вот как? Ну, что ж, господа, — обратился Юзеф к остальным, — будьте свидетелями: меня оскорбил этот юноша, и я считаю
— И вы его получите! — Гжесь весь дрожал от гнева.
— Замечательно. А почему молчит вторая половина имени? Или вы и в поединке со мной будете представлять единое целое? Ах, как звучит: «в поединке — единое…». Красиво.
Элен в начале ссоры растерялась и испугалась. Но потом после слов Гжеся, вида его злости, испуг куда-то исчез, и она тоже разозлилась. На всех. На Юзефа за его поведение; на Гжеся за его несдержанность; на остальных за то, что не сделали даже попытки остановить назревающий конфликт; и на себя за глупый испуг. Когда Юзеф назвал её «второй половиной имени», она уже собралась и была готова к бою. Пока что словесному.
— Я не считаю должным отвечать вам.
— Вот как? Это почему же? Объясните невежественному человеку.
— Я не считаю вас невежественным. Напротив, на мой взгляд, вы умны и расчетливы. Иначе затеяли бы ссору с кем-нибудь другим.
После небольшой паузы Юзеф поинтересовался:
— С кем, например?
— Ну, не знаю. С любым человеком с подготовкой, более соответствующей вашему уровню.
— Поясните, что имеете в виду, — нахмурился Юзеф.
— Очень просто. Ведь совершенно безопасно провоцировать того, кто, как вам прекрасно известно, не сможет дать вам должный отпор. Даже вдвоём мы сейчас не сможем сравняться с вами в мастерстве. Это понятно всем.
— Вы обвиняете меня в трусости? — с угрозой спросил Юзеф.
— Разве это было сказано?
— Нет, но именно это вы имели в виду.
— То, что мною имелось в виду, уже произнесено. Ничего другого нет.
— В таком случае я в затруднении. Сказано много оскорбительных слов в мой адрес при свидетелях. И я, по-вашему, не имею возможности вызвать обидчика на дуэль?
— Почему же? Можете. Но существует такая вещь, как отложенная дуэль. Разве нет?
— Вы предлагаете…
— Я предлагаю отложить поединок до момента, когда один из нас по уровню не сравняется с вами.
— Тогда это не произойдёт никогда.
— Не слишком ли вы самоуверенны? — вновь вступил в разговор Гжесь.
— Да, нет. Вы оба — молокососы по сравнению со мной. Неужели вы надеетесь догнать меня?
— Посмотрим, — тихо ответила Элен, взглянув исподлобья.
— Господа, — громко сказал стоящий у двери юноша, — остановитесь! Идёт месье Андрэ. Вы же знаете его отношение к ссорам в стенах школы.
На этом разговор был окончен. Но после занятия Юзеф успел подойти к Элен с Гжесем до их обычно быстрого ухода.
— Я согласен с вами. Мы отложим дуэль. Посмотрим, когда хоть один из вас сможет считать себя готовым к ней. А до тех пор обещаю быть предельно вежливым с вами, — и, усмехнувшись, он отошёл. Надо сказать, что обещание своё он сдержал. Больше никаких выпадов в свой адрес они не слышали.
С остальными учениками отношения складывались по-разному. Всего в группе, не считая Гжеся и Элен, было семеро. Двое из них держались особняком. Это были молодые люди из очень богатых семей. Учились они именно здесь лишь потому, что школа пана Яноша славилась отличной подготовкой. Но это было мнение их отцов. Сами они считали себя обиженными. Почему им не наняли учителя, которой бы приходил в дом? Разве трудно было найти такого? Поэтому молодые люди старались поменьше разговаривать с остальными. Нет, они не выражали презрения, ни на кого не смотрели свысока, но старались избегать компании, уходили и приходили вдвоём, видимо, встречаясь где-то в городе. Постаравшись наладить с ними более дружеские
К своему удивлению, Элен в школе встретила соотечественника. С ними занимался сын богатого русского помещика Василий. Он был незаконнорожденным и отец отправил его в Европу учиться, в надежде, что отпрыск, набравшись опыта и поднаторев в науках, сможет, вернувшись на родину, пойти на государственную службу. Но Василий воспринял пребывание за границей, только как развлечение, растянутое на долгое время. Интересовали его вовсе не науки. Барышни, вино, карты — чем не жизнь? Тем более на отцовские даром получаемые деньги. В общем-то, его посылали во Францию, в Польше он должен был лишь отдохнуть несколько дней у знакомого. Но, решив для себя, что Польша ничуть не отличается от любой другой страны (не Россия же, в конце концов!), он остался здесь. Правда, жить ему пришлось в наёмном жилье, но это ничуть его не смущало. Напротив! Никто не ворчит, не угрожает отписать отцу о проделках сына. Свобода! В школу пана Яноша он пришёл сам, услышав от своих знакомых, что это один из лучших вариантов, чтобы по-настоящему хорошо научиться владеть шпагой.
Первое время Василий, сделав над собой усилие, занимался усердно, заслужил несколько одобрительных слов учителя, но потом натура взяла своё, и он стал работать кое-как, вызывая постоянное недовольство месье Андрэ и получая по десятку замечаний каждый раз. Это его никак не задевало. После окончания занятия он тут же предлагал всем пойти с ним в какой-нибудь облюбованный им трактир, уверяя, что там лучшее пиво в городе, или звал поехать кататься, обещая познакомить с очаровательными девицами.
Напоминал его и ещё один ученик — Милош. Он тоже получал массу замечаний на каждом занятии, реакция на которые всех поначалу удивляла: он смеялся сам над собой, качал головой и обещал, что впредь всё будет делать правильно. А в следующий раз, и в следующий мало, что менялось. Но, если Василий и не делал ничего, чтобы изменить ситуацию, добиться чего-нибудь, то Милош старался учитывать все замечания. Просто ему было трудно. Полный, высокий — он походил на медведя на задних лапах, особенно зимой, когда он носил теплую шубу. Но их обоих все любили. Василия — за лёгкость характера, за изящество и доброжелательность, а Милоша — за доброту, работоспособность, настойчивость и силу. Сила у него действительно была выдающаяся. Он мог, всё так же улыбаясь, поднять лошадь, что и продемонстрировал как-то раз, выйдя из школы.
Было в группе ещё двое. Эти представляли полную противоположность друг другу. Один — Зибор — постоянно жаловался всем и на всё. Он считал, что во всех его неудачах кто-то виноват, только не он сам. Ему подобрали короткую шпагу; ему подняли цену за жильё; ему достался не тот партнёр на поединке; его обидела невниманием девица… Слушать его могли только двое — Милош и ещё один ученик — Лешек. Василий как-то произнёс фразу, которую потом стали повторять все: «У меня от него зубы болят». Милош, с его добродушием, жалостливо смотрел на него, кивал и приговаривал: «да-да-да… ну, надо же…» А Лешек старался, вникнув в проблему, предложить хоть какое-то её решение. Его советы, по большей части, пропадали даром, так как Зибор не нуждался в помощи. Ему лишь нужен был человек, которому можно было пожаловаться. Но советы неизменно продолжались, без этого Лешек просто не мог. Ему даже удавалось гасить назревавшие ссоры. Он умел объяснить каждому, что он не прав. То ли его доводы были столь убедительны, то ли (что вероятнее) говорил он так скучно и много, что легче было согласиться с ним, но в большинстве случаев противники расходились, махнув на всё рукой.