Наследник чародея. Вот и кончилось лето. Книга вторая
Шрифт:
– Я не колдун, - спокойно ответил я с некоторой пафосностью. – Колдуны, ведьмы, ведьмаки – это другие. Я – маг! Ты мог подойти ко мне и всё рассказать! И я бы помог. А не так, похищать родных мне людей, выламывать руки…
Шалва развел руками:
– Я хотел, но видишь… Мало умных людей. Извини. Даю честное слово вора, что твоей матери ничего не грозит. Только вылечи Дато!
– Кого? – не понял я.
– Дато! Сына моего.
Я встал.
– Ладно, веди. Показывай!
Дато, тридцатилетний парень, лежал на кровати в комнате
Я взял табурет, стоявший у двери, поставил рядом с кроватью. Сел. Посмотрел на больного магическим зрением. Печень светилась темно-багровым цветом. Темной краснотой выделялся желудок.
– Я заплачу! – голос Шалвы дрогнул. – Сколько скажешь, столько дам!
Я повернулся к нему:
– Мне чай. Крепкий, сладкий. И штук пять бутербродов с колбасой. Ему потом надо будет в туалет и в душ.
Шалва повернулся, отдал кому-то то ли распоряжение, то ли команду на своём языке. Я вдруг поймал себя на мысли, что этот Шалва не русский, а вроде как грузин по имени… А я ведь и не задумывался.
– Всё, - я встал, подошел к Шалве. – Уходите. Будет кто-то нужен, позову.
Шалва стоял в дверях, непонимающе глядя на меня.
– Уходите! – я повысил голос, толкнул его рукой в грудь, вытесняя из комнаты, и закрывая дверь.
Весь процесс лечения у меня не занял и десяти минут. В самый разгар Дато вдруг открыл глаза, попытался что-то сказать по-своему, не по-русски, но я его тут же отправил спать, чтобы мне не мешал, и продолжил.
Импульсами «живой» силы убрать болезненную красноту никакого труда не составило. В конце процесса традиционно наложил конструкты «общего исцеления» и «регенерации».
В принципе, всё. Я даже особо не устал. Во всяком случае, такой слабости, как после лечения деда Пахома и, само собой, Оксанки из БСМП, я не ощущал. Только жутко хотелось пить.
Я уже хотел звать этого самого Шалву, как кое-что вспомнил. Сначала обновил «каменную кожу». Затем сунул руку во внутренний карман джинсовки, достал меховой комочек:
– Просыпайся, дружище! Запоминай место.
Потом начались «половецкие пляски». Прибежала какая-то женщина, тоже нерусская, стала тормошить Дато, гладить, что-то говорить, даже плакать.
Парень попытался подняться, но снова лёг, прикрываясь простыней –он был под ней совершенно голым.
Я спустился вниз, громко поинтересовался:
– Ну, и где мой чай?
– Садись, садись, братан, за стол!
Мужчины, сидевшие до этого за столом в майках, оделись, сели рядом. Мне отодвинули стул! О, как! Усадили за стол, сунули в руки большой керамический бокал с чаем. Я сделал глоток, поперхнулся, закашлялся. Чай оказался терпким, невероятно крепким, в сочетании с сахаром, которого для меня не пожалели, вкус получился необычным – горько-сладким и сумасшедше бодрящим.
Легкая
– Вкусно? – поинтересовался волосатик, оказавшийся рядом. Я взглянул на него, подумал, что поспешил, накладывая отсроченное проклятье.
А, в конце концов, его не поздно завтра снять.
– Нормально. Пойдет!
За стол, согнав кого-то, уселся Шалва. Он протянул мне брикет денег, перевязанных резинкой.
– Благодарю!
– Распорядись насчет мамы, - ответил я. – Надеюсь, ты держишь слово.
– Другого бы я за такие слова… - рыкнул Шалва. – Но ты наших законов не знаешь.
– Шалва, я ваших законов не знаю, - согласился я. – Зато я видел, как меня ты в гости звал…
– Я уже извинился, Антон, - повысил голос, перебивая меня, Шалва.
– Распорядись, Шалва.
На такое обращение – по имени и на «ты» – сам Шалва уже внимания не обращал. А вот его «коллег» это, с учетом моего возраста, немного корёжило. Один из них наконец не выдержал:
– Ты, пацан, уважение имей! Шалва Амвросиевич тебя раза в три старше! Он – «законник». А ты вообще никто!
Я повернулся к нему, дослушал его до конца и, едва сдерживая внезапно нахлынувшую ярость, ответил:
– Когда мне потребуется твой совет, я тебя спрошу. Сейчас мне он не нужен. Как и ты.
Тот попытался приподняться, встать.
– Только дай мне повод… - оскалился я. Внутри меня опять загорелся огонёк нарастающей ярости.
– Ша! Заткнулся, Никанор! – рявкнул Шалва, мгновенно превращаясь из доброго дядюшки в натурального волка. – Антон, успокойся. Всё гут. Сейчас домой поедешь.
И сразу возникла мысль, что Шалва вполне мог быть натуральным оборотнем.
– Насчет матери! – повторил я. – Распорядись.
– Всё, всё, - Шалва поднял обе руки. – Поехали за ней. Домой отвезут в лучшем виде!
– Шалва! – на кухню ворвалась давешняя женщина и закричала по-русски. – Дато в туалет пошел! Сам пошел!
Шалва посмотрел на неё и делано спокойно пожал плечами:
– Ну, пошел и пошел… Хорошо, что пошел! Посмотри там за ним, ладно?
– Чубрик! – обратился он к волосатику.
– Отвези Антона домой. Доставь уважение человеку.
Я снова осклабился, нагнетая обстановку:
– Шалва, ты думаешь, я человек?
Я взял со стола здоровый столовый нож и с размаху воткнул его себе в левое бедро. Лезвие жалобно тренькнуло, столкнувшись с «каменной кожей», и сломалось у самой рукояти. Я презрительно бросил ручку на стол.
– Вот где-то так!
Уголовники молча смотрели, переводя взгляды с меня на лезвие на полу, на рукоять. Чубрик вдруг тронул меня за ляжку, потрогал пальцем порез на джинсах («Рила», фигня, зашьется!).