Наследник Йотухейма

Клёцкина Алиса

– А мы-то с Тором гадали, зачем весь этот мусор. Оказывается, это украшения для Цитадели Вечности! Как я глуп, – со свистом выдохнул Локи, с каждым словом чувствуя, как тяжело становится дышать.

– Выходит, Тор и вправду снова явился, как только ты его поманил? – коротко взглянула на Локи богиня и тут же вернулась взглядом к ВсеОтцу, оглашавшего для толпы пересказ подвигов Тора. Подвиги и в этот раз заключались в том, что первенец стукнул молотом куда надо и с удачными последствиями. – Это из-за Тора у тебя такие подглазья?

– Как остроумно, Идунн! Думаешь, мне сразу после родов восьминогого коня, захотелось с кем-то возлечь и не спать всю ночь?

– Я думаю, что Тору

стоило бы дать тебе выспаться и затянуть раны, а не забалтывать тебя всю ночь. Ты пережил роды восьминогого коня, – коротко пожала плечами дева. Локи хихикнул и тут же охнул – от вибрирующего звука тряска прошла по позвонкам, отдавшись в голове грохотом, а в тазовых костях болью. Зелье переставало действовать. – Про возлечь с Тором – тоже, выходит, правда?

– Нет, я просто повторил популярную шутку, – начал было ответ младший принц, но тут конунг, дротнинг и придворные развернулись к выходу и неспешным шагом отправились вниз.

– Там такой гам был! Куда сейчас идём? – маленькая, юркая Идунн, обойдя нескольких асов, оказалась у Тора под левой рукой и практически повисла на ней, привлекая к себе внимание. Тот покосился на брата и прошептал, не отставая от свиты:

– Пришло время казнить коннунга ётунов.

– А-а-а, а то мы с Локи всё прослушали, пока разговаривали, так стыдно! – Тор потёр небритый подбородок, стараясь скрыть усмешку – судя по самодовольной мордашке Идунн, ей ничуть стыдно не было. Локи же быстро поймала под локоть дротнинг, сделав вид, что идёт в сопровождении младшего принца. Было понятно даже издалека – Локи почти висел на матери, еле переставляя длинные ноги.

– Вы не хотите вернуть его в крыло лекарей? – спросила Идунн. – Тор, он же сейчас упадёт.

– Никак, подруга, – покачал головой наследник, поворачивая вслед за всеми.

– Но ему зачем это видеть?

– Затем, что Лауфей – его отец. Локи сразу после казни окажут великую честь…

– Разве так надо оказывать эту честь? – спросила Идунн, выходя из парадных дверей на дворцовую площадь. Эйнхерии почтительно расступались перед высшей знатью, выстраивающейся по кругу, чтобы в центре было больше места. Золотозубый Хеймдалль вышел вперёд, вынул свой меч из ножен, установил его остриём на земле, взявшись за рукоять обеими руками. – Это должен быть праздник, а не бойня. Один думает, что раз Локи почти без сознания, то ему будет всё равно?

– Идунн, перестань, – Тор хмуро взглянул на богиню, закипающую от гнева, – Локи могли казнить или пытать и…

– Приведите пленника, – махнул рукой страже Один. Толпа расступилась, не переставая гудеть, давая дорогу четверым солдатам, размерами и мускулами лишь едва уступающими Тору. Крепко натянув руками в плотных перчатках цепи в разные стороны, не сбавляя размеренного шага, они вели очень высокого, крепко слаженного синекожего рогатого мужчину в изрядно порванной одежде. Выглядел пленник потрепанным, но, в отличие от Локи, почти готового на глазах у всех рухнуть в обморок, крепко стоял на земле. Его ноги в высоких сапогах из плотной кожи уверенно шагали по дворцовой площади. Израненные руки с ладонями, завершающимися лиловыми ногтями размером с чайную ложку, стиснулись в кулаки, когда конунг ётунов, впервые за долгое время взглянул на своего единственного сына. Тощий, жалкий бастард, больше похожий на большеглазую девчонку, явно собирался испустить дух. Лауфей хмуро скрипнул квадратной челюстью, отчего с его разбитых губ сбежала струйка чернильной крови, и наморщил синюю кожу на лбу, глядя на сына. Хилый, как его мать, Фарбаути.

Фригг слегка надавила ладонью Локи на позвоночник. Тот поднял перед собой мутные глаза и увидел кровного отца, покорно опускавшегося

на колени под шум, улюлюканье толпы и звяканье цепей. Даже в таком положении Лауфей был на голову выше самого высокого из асов. Локи отметил запекшиеся раны на лбу короля, на которые только крепче просела его корона. Одно ухо отца, наполовину оборванное, блестело от сворачивающейся крови. На той же стороне один из ётунских гладких рогов, похожих на козьи, растущих чуть выше висков и сильно выдающихся вперед, был неровно обломан, открывая неприглядное, загнивающее содержимое рога. Солдаты, державшие цепи, отошли ещё дальше, отчего руки огромного ётуна оказались растянутыми в стороны. Ещё двое стражников под одобрительный визг женщин, выкрики мужчин и свист детей, двумя движениями мечей рассекли на царе его плащ, ремни, удерживающие верхнее одеяние и рубаху, скинули вниз и отпихнули ногами в стороны. Собравшийся народ отхлынул от срезанного с пленника дорогого костюма, ставшего бесполезным от битвы и плена, будто это были тряпки бездомного. Стражники подволокли резной деревянный столб и поставили его под грудь царя так, чтобы Лауфей мог опереться на него, склонившись вперед. Однако тот не спешил воспользоваться поддержкой.

Царь ётунов, не моргая, с пугающей молчаливой ненавистью смотрел на Одина. Колдуна, возомнившего себя конунгом. Чернокнижника, восставшего мертвеца и эгоистичную змею, отравившую своим ядом милый сердцу Йотунхейм. Жители Азгарда трусливо переглядывались, их дети прятались за вышитые плащи и тяжелые юбки родителей, едва взглянув в глаза Ледяного Короля.

– Лауфей, сын Бергельмира, – Один стукнул посохом, призывая собравшихся помолчать, – конунг Йотунхейма. Ярл Азгарда. Советник Верховного Тинга. Ты вероломно воспользовался неблагоразумием младшего принца Азгарда и своего сына, подослав к нам шпиона колдуна Брисира. Ты пожелал лишить нас источника магии. Это равносильно краже у нас и солнца, и луны, – на этих словах собравшиеся вновь неодобрительно закричали и почти сразу смолкли, одернутые стражниками-эйнхериями.

– Гримтурсены, подчиняясь твоим приказам, атаковали безвинных жителей Азгарда. Они пожелали украсть принцессу Фрейю, наследницу Ванахейма. Твоим преступлениям против короны нет числа, и пришло время расплатиться, – закончил конунг, глядя на пленника.

Тот был спокоен на вид, как каменная глыба, грубое лицо с очерченными скулами оставалось непроницаемым. Ровное дыхание поднимало мускулистую синюю грудь, только глаза, налившиеся красным огнем, да сбегающая по цепям изморось выдавали сдерживаемую ненависть.

Локи прислонил похолодевшую ладонь ко лбу, пытаясь унять поднимающийся внутри головы жар, и понимание, такое же острое, как подступившая к коже прохлада, пронзило всё его существо. Он здесь, среди эйнхериев, на площади, где Коннунг Богов выносил приговор властителю Йотунхейма. Его отцу. Последнему кровному родственнику.

Почему-то это совсем не пугало. Казалось логичным и закономерным. Так и должно было рано или поздно случиться. Лауфей слишком долго испытывал терпение Одина, атакуя Цитадель Вечности, и вот теперь получит своё.

Даже в лучшем физическом состоянии Локи не посочувствовал бы родичу: Лауфея он почти не знал, они пересекались только во время Тингов. Сейчас и вовсе его смерть казалась глупейшим поводом вытащить принца из постели, в которой он сутки то метался от жара, то вмораживал себя и ложе в глыбу льда, истекал кровью, захлебывался болью и магией.

Локи не стоял прямо почти год. Потом была агония. Теперь принц был вынужден на ватных ногах, удерживая уплывающее сознание смотреть, как казнят существо, давным-давно подарившее ему жизнь, а после – лишь презрительные взгляды.