Наследник
Шрифт:
– Вы думаете, это я для себя выздоровел? Или, может быть, для вас? Чтобы вам премию за меня выписали? Или, может, вообще скажете, что вашими стараниями я не отчалил на тот свет? Руку он… Душу… Черта с два! И думать забудьте!
Пациент нервно, по-особенному сценично поправляет выбившуюся из-за уха прядь. Пальцы длинные и сложены щепотью. Так их складывают, когда руками едят плов. Сравнение абсолютно точное и совершенно дурацкое, если принять во внимание декорации и мизансцену. Почему, например, не представить себе мастеров восточных единоборств, «расклевывающих» друг друга руками? Потому что голоден, есть хочется. А тут еще этот мистер чертополох. Почему чертополох?
«Ванечка,
«Ой ли?»
«Ну, хорошо. Тебе всегда нравилась мясная солянка из «Пушкина».
«Не искушай».
«А как же без этого?»
«И не обманывай. Сама она наготовила…»
«Разве это обман? Это как разрез глаз тушью подправить, ну, правда…»
«Ну ладно. В смысле разреза глаз. Не отвлекай».
«Зря отказываешься».
«Всё может быть. Мам, ну зачем так жестоко… про солянку… Теперь в животе урчит».
«А как ты хотел? Кто-то безответственный посулил тебе, что будет легко? Я, кстати, могу вам прямо на месте столик организовать. На троих. Вполне мужская получится посиделка».
«Вот этого точно не надо».
«Что так?»
«Мама!»
«Я, Ванечка, я. Даже не сомневайся. Твоя мама. Пойду соляночкой себя побалую».
«Змея».
«Люблю тебя, мой беспокойный и бестолковый змеёныш. Может быть, шведский стол? Всё, всё, всё… Испаряюсь. Да, по поводу сэра чертополоха…»
«Мистера».
«Как скажешь. Чтобы ты случаем не сбился: его жест завладел твоим вниманием».
«Я помню».
«Ой ли».
«Ой. Без “ли”».
Жест «пижамы», он же «чертополох», не просто меня увлек – зачаровал. Он эффектен и подзуживает задуматься: а не отпустить ли мне волосы в вольный рост, чтобы подлиннее отросли? Ради такой вот светской картинности. Складывать пальцы щепотью я давно умею, еду солю так, по-деревенски, плов ел руками несколько раз. Однажды плов приготовил «доподлинный» узбек из дворницкой. Наколдовал горе-кулинар что-то рисовое, невообразимое, по наитию. Компьютер с Интернетом в его жизни напрочь отсутствовали, спросить рецепт было не у кого, да и спросил бы… – тот еще кулинар. Однако на закуску сгодилось и его варево. Ели руками, хотя и не плов. Вилки одному товарищу не хватило, и способ уравнять всех по-братски в правах нашелся сам собой. В самом деле, не есть же одной вилкой вдвоем? В конце концов, это негигиенично. Руками из общей кастрюли лучше. «Кошмарный ужас», как говорит одна моя знакомая.
Надо будет, перед тем как отращивать дополнительную шевелюру, порепетировать движения перед зеркалом. Подвигать рукой, головой подергать. Последнее особенно важно: задача – манерность, нервный тик нам не нужен.
Некоторые жесты чудовищно заразительны. Счастье, что я вовремя успел вернуть свободную руку в компанию к первой. Под собственный зад. Ладонями к стулу. Это не очень удобно, гораздо комфортнее, когда ладонями вверх. Вроде как попу, мишень не лучших приключений, поддерживаешь в трудную минуту. Потому что
Словом, ладонями вверх – удобнее, а вниз – интеллигентнее, так как это положение рук оставляет окружающих в неведении о наличии в вашей жизни серьезных проблем. И, кстати говоря, голову такая поза надежнее держит в тонусе: меньше тянет повторять жесты, обезьянничать. Сомневаюсь, что еще кому-нибудь из живых существ дано так сидеть. И если я прав, то не только духовность, совестливость и еще неведомо что отличают нас от животных. Это радует. Не хватает духовности? Совести нет? Садись на руки ладошками к стулу – и ты уже человек. Зд'oрово.
Пациент в это время платком промокает губы. В «несобранном», не плотно сжатом состоянии его губы оказываются большими, красными и мясистыми. Им должно быть обидно столько времени проводить в поджатом виде, такая красота скрыта. Наконец дело сделано, губы из насосавшихся крови пиявок вновь превращаются в одинокого оголодавшего червя, а платок помещен в рукав пижамной куртки. Карманам продемонстрировано либо пренебрежение, либо недоверие.
Теперь нарушитель нашего с доктором тет-а-тет несколько раз сжимает пальцами щеки, двигая кожу вверх. Он словно бы проверяет – все ли на месте? Одна попытка не убеждает… Таким жестом можно было бы подправить форму лица, будь оно из пластилина или из глины. Лицо «пижамы», он же «чертополох» (всё же почему «чертополох»?) оказывается живым, и, как всё живое, оно тяготеет к привычному: стоит гостю убрать от лица ладони, все тут же возвращается на круги своя. А именно – щеки съезжают из-под глаз обратно к воротнику, слегка провисая ниже линии подбородка. Оголодавший хомяк, а не чертополох.
– Нуте-с, голубчик, что с вами? Что вы так возбудились? Вам ведь нельзя. Ну сами вы выздоровели, так сами. Да… Как вы выразились… Вопреки? Пусть будет вопреки. Но помилуйте, в таком случае мне тем более не ясно: при чем тут я? – Доктор окрашивает тон легкой обидой, но тут же вроде как берет себя в руки: – Однако ничто, уважаемый, не может мне помешать порадоваться за вас. Со стороны, если вам так больше угодно. Угу-угу… Ведь все так счастливо разрешилось! Вам бы, Валентин Саныч, и самому радоваться вместе со мной, а вы, как я смотрю, в полном раздрае. И недержание у вас, дежурная сестра в журнале отметила. Ничего унизительного, голубчик. Такое бывает. А вот зачем вы мокрый подгузник соседу подбросили? Вопро-ос.
«Знай наших! – аплодирую в душе доктору. – Получи, фашист, гранату…»
– Ложь! Злобный навет! Это всё потому, что я… Потому что она… А вот затем! Затем, что я против всех них выздоровел! Потому что…
– Ну же, не тушуйтесь. Продолжайте, голубчик.
– Это всё потому, что… сами отлично знаете почему.
Пациент на глазах теряет запал. Еще гоношится по инерции, но крышка над котлом негодования уже не подпрыгивает, огонь затухает, и это заметно. Доктор, молодчага, не поддался, не поддержал градус. Вскоре скандалисту, выдохшемуся и потерянному, предстоит вялое, вымученное объяснение чего-то совершенно необязательного. И вся эта неловкость возникнет лишь потому, что молча откланяться и прямо сейчас закрыть за собой дверь пришельцу представляется странным решением, в корне неверным. Справедливости ради надо признать, что его выбор понятен: какого черта, в таком случае, вламываться без приглашения и орать что есть силы? Уж конечно, не для того, чтобы бесславно отчалить, так и не дождавшись вожделенного скандала в ответ. На полуфразе. Тут с «пижамой» нежданно-негаданно происходит удивительная метаморфоза. Вероятно, где-то в складках его нелепого одеяния был мудро припрятан резервный источник энергии. Организм оказался мгновенно «запитан», и пациент заблажил: