Наследник
Шрифт:
«Ванечка, не хочу тебя обижать…»
«Ну да, они умнее. Я в курсе».
«Не о том речь. Торопишься. Их, друг мой, бессердечных, можно перепрограммировать. На худой конец, их, бессердечных и надоедливых, можно выключить. Ты же неиссякаем. Не одно, так другое».
«Не понос, так золотуха. Я понял».
«Ничего ты не понял».
«Ты тоже думаешь, что он покрасил волосы?»
«Удачно перевел тему, мои поздравления. Как тонко!»
Мне не до обсуждения филиграни мысленных диалогов. Я раздумываю, не потеребить
«Меняйте бренд, нагоняющий тоску незнакомец».
И заключительным аккордом:
«Не сочтите за труд сообщить, чем пользовались до нашей встречи, чтобы мне самому не вляпаться».
Вот такой исполненный вежливости словесный этюд желаю я предложить незваному посетителю. Ведь это лучше, чем «ты, мужик, кто?» и «вали отсюда, мешаешь!» При всех непременных достоинствах упрощенного – назовем его так – похода: лаконичности, прямоты и ясности. Кто сказал, что обходительность лучше? Вопрос сложен, поэтому мой выбор нейтрален: промолчать. Удивительная благовоспитанность, но вполне объяснимая. Не хочу рисковать, доктор может не оценить изысканность моего юмора, как и породистость хамства. Или оценит, но побрезгует подыграть. У него свои представления о моем будущем. Совсем не такие, как у меня. При этом я на свой счет совершенно не заблуждаюсь, а вот он, зараза, шельмует. Но по задумке мне предстоит принять и сжиться именно с его точкой зрения. Это начало забавы, которую никак не желает принять моя мама.
«Категорически».
«Столь категорически не принимает моя мама. Так лучше?»
«Сойдет с ботиками».
«Так говорили про штопанные на пальцах и пятке колготки. Я прав?»
«Сам просил не отвлекать».
«Ну, извини, тебе не угодить».
«Угодишь, если в беду… не угодишь».
«Удачно сказано. Заметано».
Как-то уж слишком серьезен мой поставщик недобрых вестей, сомнительный праведник Иов в белом халате. Не ровен час, я и в самом деле всерьез, без театральщины уверую, что «ласты» мои уже густо намазаны клеем. Остается сложить их вместе в подсказанный час и откланяться этому миру. Нет, перед этим их кому-то придется лизнуть. Как тыльную сторону марки или полоску на уголке конверта. Сейчас так доктору и объявлю. Правда, он может испугаться, что за моей язвительностью последует нешуточная истерика. Повод, как-никак, очень уважительный. Сильно заслуживает, чтобы психануть. Кликнет эскулап санитаров с ведерными шприцами релаксантов, с проверенными на прочность простынями. В итоге валяться мне спелёнутому – рожа от натуги багровая, глаза лососевого цвета, прическа веником, живот выпирает, потому как простыня молодецкую грудь в него выдавила. И вот тут, в тот самый миг, когда я беспомощен и безобразен, в палату, где без продыху пыль и годы ужаса, вплывает волшебная Милена… Нет! Никогда!
«Я смотрю, ты и в самом деле решил до конца поучаствовать в этом… фарсе?»
«Мама, у меня отпуск, почему бы не провести его в чужой интриге? Ну не вздыхай, прошу тебя. Заметь, я даже не возмущен тем, что ты опять здесь».
«Это не добавляет твоим решениям ни изящества, ни ума, ни дальновидности, сын».
«Неужели все так серьезно, что уже и не Ванечка, а сын? Сы-ын!»
«Нет пока. Особых причин для беспокойства нет. Признайся, что это тебя расстраивает. Не грусти, уж что-что, а усложнить свое положение ты сумеешь. Сомнений нет. Я ведь тебя не первый день знаю. Единственное, в чем ты предсказуем, так это в своей полной непредсказуемости».
«И для тебя? Не смеши…»
«А что ты думаешь? Иногда даже для меня.
«Ну, во-первых, в моей жизни нет никого важнее тебя…»
«Ой-ой, так и поверила».
«А во-вторых, Милена… Милена? Какое странное имя для медсестры».
«Отчего странное? Не всем же им быть Нюшами, Дашами…»
«Ничего не знаю ни про какую Милену. И вообще: покиньте мой мозг, женщина! Срочно покиньте. Не вынуждайте вызывать эвакуатор. Штраф завтра заплатите. Можно большой штраф в долг, можно чуть меньше и безвозмездно».
«Ну и пожалуйста. Ми-ле-на… Можно подумать! И еще я хорошенько подумаю насчет, хм, штрафа».
Порты мужчине коротковаты. Я не исключаю, что ему пришлось для удобства ходьбы подтянуть их повыше, под курткой не разглядишь. Мой опыт подсказывает, что ночная одежда – неважно, импортная она или отечественная – славится несуразно длинной мотней. Такой длинной, что либо гульфик, в простонародье ширинка, скрывает колени и сковывает движения, либо мотня худо-бедно на положенном месте, но тогда резинка – под грудью, а трубы штанин прерываются над лодыжками. Впрочем, не желаю будить ложных иллюзий, будто я хоть в чем-то такой уж прямо эксперт. Тем более не хочу казаться эстетствующим брюзгой. Виной всему старые фотографии из семейных альбомов с забранными в виньетки географическими уточнениями: «Трускавец», «Пятигорск», «Ялта», «Геленджик»… Запечатленные на них мужчины почти все выглядят именно так: майка, пижамные штаны под грудь, носочки и сандалии. Иногда через плечо перекинуто полотенце. Все очень практично и крайне демократично. Ведь и у демократии, как у всего прочего, тоже есть крайности.
Тощие лодыжки мужчины и впрямь выставлены напоказ. Пятки одна к другой – внутрь, мыски врозь. Случайные потуги на «первую позицию». Случайные, потому что муж явно не из балетных. Школьный кружок лет с полста назад? Предложили на выбор: военное дело или балет? Чудненько.
Из-за курьезной постановки ног в отвлекшем нас с доктором от печального персонаже прослеживается что-то неуловимо комичное, почти чаплиновское. Балетные позы редко добавляют воинственности, особенно если «танцевать» партию больного в пижаме. Лебедь занемог… При этом лицо посетителя не оставляет сомнений: клиент пришел поскандалить. Губы поджаты, щеки-брыли подрагивают, словно кто-то изнутри слабым током испытывает их на адекватность рефлексов. Чего молчим? А глазами молнии мечем. Понятно. Нахохлившимся в предвкушении стычки я выгляжу примерно так же. Только щеки не дергаются. Этот мимический навык приходит, по-видимому, с возрастом. Хорошо, когда знаешь, к чему идешь. Я смотрю на доктора, вопрошая гримасами: «Я прав? Скандал грядет? Тут нет никакой ошибки?» Он ловит мой взгляд. «Да», – коротко кивает в ответ. В смысле, нет никакой ошибки, пациент гарантированно заявился скандалить. Внешне доктор воспринял вторжение без малейшего напряжения, как данность, словно ждал. Он расслабленно улыбается гостю, как радушный хозяин улыбался бы докучливому соседу, от которого все равно не съехать. Я же мысленно благодарю судьбу и обстоятельства, ею подброшенные, за предостережение: старину доктора не следует недооценивать, он далеко не прост, «тертый калач». «Стариной» я, пусть и не вслух, называю его в ответ на «голубчика». Такие пустяки быстро сближают, а нам это важно. Наш общий и такой разный план состоит именно в этом.
– Что, любезнейший Павел Павлович, – оживает «пижама». Имя-отчество выговорено нарочито правильно, с расстановкой: «Па-вел Пав-ло-вич». Никаких закадычных «Палпалычей». – А ведь я выздоровел! Вопреки, так сказать…
– Не могу отказать вам в признательности за приятную новость, но, как мы оба догадываемся, я в курсе ваших дел. Прошу прощения, конечно же речь о делах касательно вашего здоровья. Можно сказать, сам руку приложил. А можно и про душу… Не будет преувеличением? Ну вот. Так что поздравляю, голубчик. Поверьте, есть с чем. В вашем случае – особенно. А сейчас, если позволите…