Наследник
Шрифт:
После недавнего «соло» такой текст Валентин Саныча шокирует. Меня легче легкого заразить манерой изъясняться. Причем стиль не важен, без разницы стиль. Желаете «в падлу» – имеете, в «простите великодушно» тоже не будет отказа, «милостивый государь» – вообще мое, обожаю выспренность.
– И все же я настаиваю.
Повидло. Липучка. Смола. Точно начальник. А что если на его счет я заблуждаюсь? Такой тон, не манера, а именно тон, «мизантроп в капризе», столь же свойственен возрастным хроникам. Не всем. Только тем, кто чрезмерно дорожит статусом обладателя редкого, желательно единичного в природе заболевания. Таким
«Например?»
«Я и собирался…»
«Ну, извини. Поторопилась. Обычное бабское любопытство».
«Сгубившее Варварин нос».
«На базаре».
«Именно там».
Например, у людей, перенесших болезнь на первый взгляд незначительную, но непременно с драматичным названием. И еще раз – например… По заявкам особенно любопытных.
«Благодарствуем».
Например, микроинфаркт. Кому, спрашивается интересен размер?! Что вообще значит это «микро», если концы отдать можно – как полезет инфаркт вширь, сволочь такая. Каким бы он ни был, но это раз-рыв-сер-дца! Так или похоже убеждают себя эти граждане. Но еще больше их увлекает просвещение темных и беспомощных окружающих, прежде всего домочадцев. Последним, по счастью – а встречаются чудаки, что думают совсем по-другому, – часто нечего предъявить в ответ. Нет у них, сирых, «болячки» покруче. Да и такой нет, а значит, нет опыта, нечем крыть. Не насморк же предъявлять с чирием намного ниже. Словом, скептики, как правило, посрамлены, а болезный доволен собой. На время. До следующего разговора о здоровье.
Такие граждане обычно с мессианским неистовством веруют, что выжить им удалось по чистой случайности, чудом. При этом они трепетно лелеют и от себя несут в массы чужие воспоминания «заглянувших» туда, куда до срока смотреть не положено. К слову сказать: раз не положено, то и не удивительно, что никто ничего «там» толком не разглядел. Тоннель, туман… Услужливо подсунутое воображением предисловие к путеводителю по «тому свету».
Не поворачивая головы, вообще не меняя позы, я от всех этих мыслей так же мысленно сплевываю через левое плечо. Незаметно. Как дырку в воздухе сотворил. Три дырки. Плюнул трижды, так положено. Попал? Спугнул? Нет, пригнулся, гад. Ко всему, черт, приучен! Затем поспешно прошу прощенья у Господа, его близких и дальних, неведомых мне, кого оскорбил… нет, не языком без костей, все ведь молча. Мыслью без ума. «Микро» и в самом деле еще не означает «мелочь». Помню, на гвоздь велосипедом наехал. Дырка в колесе – микрее микры, а я обод погнул и велик километров шесть руками катил.
Всё же речь о здоровье. Всё же я дурак. И ко всему прочему суеверен. Суеверный дурак!
«Умница…»
«Я так и знал, что ты не упустишь такую возможность».
«А то!»
«Раз
«Да никого. Ровно до тех пор, пока не начнет проявлять инициативу».
«Какая же ты все-таки язва!»
«Какая-какая… Родная! Какая же еще?»
– Ну же! – По-моему, в третий раз поторапливает меня Валентин Саныч.
Странно, что доктору не надоели его однообразные выпады. Видно, знает неугомонность товарища. Другого объяснения у меня нет. Выздоровел, «пижама», а замашки без пяти минут «переселенца» в иной мир остались нетронутыми. Все ему скажи да расскажи, потому как нельзя отказывать в последних желаниях.
Ловлю на себе заинтересованный, оценивающий взгляд Пал Палыча и сознаю причину его долготерпения. В самом деле, нет лучшего способа проверить, насколько усвоен преподанный материал, чем воззвать к его повторению. Или молча потворствовать. Как все мило устроилось. Везет вам, дорогой доктор.
Я скуп на лишние слова. Говорю всё как есть, без купюр. Диагноз, виды, отпущенное время. Разумеется, примерное. Делюсь всем, что недавно узнал о себе, безнадежном. Не упускаю ремарку по поводу шанса. Одного-единственного.
– Суть его мне пока что не удосужились прояснить, – позволяю себе легкое недовольство. Тут же виновато спохватываюсь. Мне не следовало скатываться до резкости. – Это не доктора упущение. Времени не хватило. Вы, с позволения сказать, зашли. Что же до шансов, то формально мне предоставлен один из ста. Правда, кто на выдаче – не уточнили. Даже напрягая воображение, не могу представить себе, кто бы это мог быть, и при этом ответ есть. Прошу простить, нервы… Один к девяноста девяти. Вот такая жизнеутверждающая пропорция, – завершаю я краткий экскурс в свою беду.
«Один к девяноста девяти».
«Драматично?»
«Опереточно, Ванечка. Нет, в общем и целом, и абстрагируясь… ты конечно же справился».
«Я рад».
«А я нет».
Вижу, что даже доктор напрягся. Словно кто-то другой, а не он собственной персоной поставил жестокий диагноз. Валентин Саныч вообще сам не свой. Потрясен. От корней до макушки. Был бы кедром – засыпал бы пол шишками: «бэнц», «бац», «бух»! Хорошо, что далеко от меня стоит. Вне всяких сомнений, с этого места мое неприкрытое хамство списано на душевное состояние. И перечеркнуто, как демократом прошлое. Но прощено.
– А я что… – тушуется незваный гость.
Как и следовало ожидать. Я и ожидал.
Он опять опускает руку куда не следует. На этот раз мирно, как какой-нибудь задумавшийся испанец, скребет в промежности. Надо признать, дьявольски заразительно. Как с непослушным локоном за ухом, как с «массажем» щек. Талант у человека. Я еле сдержался. Похоже, мы с доктором впрямь лопухнулись, слишком прямолинейно истолковав сорванную попытку. Слово сбило с толку. Чертов «миндал». Недооценили мужика. Или наоборот – переоценили?