Наследники минного поля
Шрифт:
Алёше было совестно: как Миша говорил — получалось, будто они настоящие подпольщики, и имеют какое-то отношение к портрету Сталина. Будто они там в катакомбах молились на тот портрет или хоть держали его…что они, ненормальные? Вроде по отдельности и правда всё, что он говорит, а приплетено одно к другому что-то слишком ловко. Как в газетах пишут.
Однако Мишина защита была, видимо, политически окрашена должным образом, так что директор её принял. Под его руководством собрание осудило бойкот бывших в оккупации, равно как и драки в школе. Петрова и Кригера на первый раз простили. Окончили собрание общим вставанием и пением гимна.
А Мише после этого собрания дал рекомендацию в комсомол сам директор. Паренёк еще политически не вполне подкован, но известным чутьём обладает. Можно вырастить из него хорошего организатора.
Дома у Красновых были сцены с рёвом: Маня и Петрик наотрез отказывались ходить в разные школы. Это же быть врозь целых полдня! Они не могут, и не пойдут, и всё! Они вцеплялись друг в друга и валились на пол: делай, что хочешь. Яков, потрясая ремнём, увещевал, грозил, растаскивал — но без должной убеждённости. Конечно, ребятишки, считай, три года так и провели: держась друг за дружку. Чтоб не так страшно было.
А школы теперь с раздельным обучением, нет таких классов, чтоб мальчики и девочки вместе. Маню водила Муся, крепко держа за руку, осыпая подзатыльниками и поцелуями. Петрика водил Миша, используя коррупционные методы. За первые две недели пришлось, скрепя сердце, пообещать этому паршивцу трофейный трёхцветный фонарик. Он ещё имел наглость намекать на готовальню, но уж это Миша пресёк.
Миша был теперь богат и счастлив: папа нашёлся, и шлет посылки и письма! Света победно поддразнивала Алёшу: ну, что? А это потому, что действительно непонятно было, как Мишиного папу искать. Мобилизовали его чин чином, в первые дни войны. Дома Мишиного уже нет, развалка на том месте. Если папа жив — куда он напишет?
И сразу после освобождения Света выдала идею, на которую способна только девчонка: что такое полевой адрес? Пять цифр. Ну так надо их угадать, вот и все. Можно же не одно письмо написать, а несколько, уж один-то номер попадёт. Алёша пробовал ей объяснить, что слишком много сочетаний, фиг тут угадаешь. Но его рациональные рассуждения отмели большинством голосов: почему не попробовать? Загадали шесть номеров, каждый по одному. И Миша послал шесть одинаковых писем по шести полевым адресам. Один номер попал-таки в точку: это был полк, где Мишин папа служил до ранения. И его там помнили, и разыскали, и переправили ему Мишино письмо. Кто угадал этот номер — они не знали теперь, не догадались записать, кто какие цифры задумал. Так что весь триумф был Светин, и спорить с этим не приходилось. Хотя Алёша спорил, с непонятным ему самому ядовитым удовольствием. Похоже было, что Миша этим спорам завидовал: над ним Света редко насмехалась, все норовила выламываться над Алешей.
Учиться поначалу не слишком заставляли, и они много времени проводили вместе. К зиме Алёша сделал управляемые санки: у них был передний полоз и рукоятка, приделанные к сиденью на шарнире. Можно было съезжать по крутым, синим от снега улочкам, спускающимся к морю. Хитрый Петрик наладил было коммерцию: давал пацанам с тех улиц покататься по десять копеек за раз, и харчами тоже брал. Но Алёша узнал и накостылял ему по шее, чтоб не был такой хитрый.
Петрик обиделся: его тянуло в рост, и все время хотелось жрать,
Игрой в "пожара", к тому же строго запрещаемой в школе, много не заработаешь: так, копейки. Но Петрик подкопил этих копеек и купил у какого-то древнего деда на базаре сокровище, цены которому дед явно не понимал. Это был гранёный стаканчик, с очень толстыми стенками и совсем уж толстым, прямо в полтора пальца, дном. Поболтавшись по базарам, Петрик нашел тётку, у которой можно было покупать семечки хоть килограммами. Купил полный мешочек, а дальше нужна была только грелка, кошелка и газеты.
— Семачки каленые горря-чие! — выводил он чистым дискантом, и у него покупали. На стаканы. А стаканчик был с секретом, но если правильно держать, то не видно, какое дно.
Только надо было менять места: Петрику вовсе не улыбалось, чтоб его за этим занятием застукали учителя или знакомые. Стаканчик приносил доход небольшой, но постоянный. Можно было иногда покупать колбасу и твёрдые пряники. Он и не думал жрать их сам, но дома обязательно станут приставать: откуда да как. Так что лучше всего пировать было у Светы, в их с Андрейкой комнате. Тетя Клара, во-первых, не имела манеры приставать, а во-вторых, часто уходила по вечерам и по ночам.
Она работала теперь в порту диспетчером, и ещё счастлива была, что взяли. Почему-то оказалось, что фронтовикам, да ещё с инвалидностью, никто не спешит предоставить работу. И вообще их нигде не встречают с оркестрами. А командуют вполне благополучные мужчины с тыловыми мордами. Она бы и на пенсию перебилась, кланяться бы не стала, но двоих детей на ту пенсию не поднимешь. А за ночные смены всё-таки больше платили.
Света первая догадалась о Петриковой коммерции и прямо спросила, оставшись наедине:
— Воруешь или комбинируешь?
Петрик чистосердечно сказал, что комбинирует: ему понравилось такое богатое слово. И больше Света ни о чём не спрашивала. Как таким пацанам хочется жрать — она по Андрейке видела. Света кипятила чай, и они ели пряники всей компанией, каждому по полтора, и жевали серую ливерную колбасу, а Миша по-кошачьи жмурился:
— Во живем! Почти как в катакомбах!
Да, в катакомбах, с деньгами дяди Паши, пожалуй, было сытней. Света золотые монеты пустить в ход не успела, и жалела об этом: как их теперь сбыть? Ещё спасибо, что хоть успела их унести из катакомб вместе с парабеллумом. После того, как тетя Муся сдала НКВД их входы — забетонировали те места моментально. Грустно теперь и проходить мимо их квартиры на Комсомольской (теперь она опять была Комсомольская). Окошки светятся, и кто-то там уже живет, а наш "привидений" так и скучает один в темноте, замурованный навеки.
Они бегали в кино по вечерам, упивались трофейными фильмами. Проскакивать без билетов каждый умел, но виртуознее всех Петрик. Трюки его были разнообразны. Например, он подлавливал у входа в кино кого угодно в солдатской форме.
— Дяденька, проведите нас с сестричкой. Билетов не надо, я вас научу.
Заинтересованный дяденька выслушивал инструкции Петрика и, как правило, хохотал, хлопая себя по бокам:
— Ах же стервец, хитрый какой!
Дальше разыгрывалась сцена, как по нотам. Избранник Петрика проходил через контроль, а из толпы звенел взволнованный детский голос: