Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– Я беспокоюсь совсем не о том. Вы умеете с ней обращаться?

– Все мои вещи строго и скучно утилитарны, леди Рэйчел. Такой уж я зануда.

– Зануда, – повторила Рэйчел и рассмеялась. – Боже мой. Если вы – зануда, Джейк…

Господи, да делай, что хочешь, подумала Рэйчел. Только, пожалуйста, не исчезай слишком быстро, хорошо? Мне будет, похоже, тебя не хватать. Боже, о чём это я?!

Они много времени провели вместе на борту «Британника». Так много, что Гурьеву уже начало казаться, будто он знает Рэйчел тысячу лет. Странным образом их разговоры совершенно не походили на принятый между едва знакомыми людьми smalltalk. [146] Да они и не были уже «едва знакомы». Как русские,

утешал, уговаривал Гурьев сам себя, понимая, что это – лишь отговорки. Как русские, встретившие друг друга на чужбине, посередине враждебнобезмолвной стихии. В этом всё дело. Ну, она ведь и не совсем англичанка, подумал Гурьев. Она и русская тоже. Пусть наполовину, но русская. Как я… Кто этот кретин, свирепо думал он, кто же этот кретин?! Кому он посмел её предпочесть? Кто та женщина, которая может отодвинуть её?! Таких не бывает. Он просто кретин. И хорошо, Рэйчел. Пускай. Это радует. Меня это радует.

146

Smalltalk – поверхностная, ни к чему не обязывающая беседа ( англ.)

– Как получилось, что вы остались без средств, Рэйчел?

– С чего вы взяли, что я осталась без средств?! – она так вздёрнула подбородок, что у Гурьева внутри всё завизжало и затряслось. Я всех их убью, подумал он. Всех. – Что это вы такое выдумали?! И вообще…

– Рэйчел, – тихо проговорил Гурьев, и она поперхнулась. – Рэйчел. Я русский дикарь, который носит часы на руке, как авиатор или шофёр. Я не понимаю, какого чёрта, собственно, я должен иметь тридцать костюмов, когда мне достаточно двух. Я плохо понимаю разницу между крикетом и крокетом, и мои язык и нёбо не в состоянии отличить бордо урожая двадцать седьмого года от шардоннэ тридцатого. Но вот это я чувствую.

– Почему вы думаете, что я должна рассказать вам это?

– Потому что вам станет легче, Рэйчел.

– Вы действительно так думаете?

– Я знаю.

– Моему мужу было весьма затруднительно подписать нужные бумаги в Непале, Джейк. А остальное уладил банк. Не думаю, что мне доставит большое удовольствие вновь копаться в подробностях. Я была настолько неопытна, что обвести меня вокруг пальца не составляло никакого труда.

Банк, удивился Гурьев. С каких это пор банки принимают такое активное участие в жизни вдов и сирот? Каким образом? Ох, как интересно. Чтото произошло с тех пор, как я… Чтото определённо произошло. Всё не просто так.

– И что же? Не нашлось никого, кто захотел вам помочь? Никто даже не попытался?

– Это случилось уже после смерти отца, Джейк. Если бы не Тэдди, – она улыбнулась печально, – я, вероятно, не выжила бы. Я должна была заменить ему родителей.

– А кроме мальчика?

– Зачем вам это, Джейк?

– Я хочу удостовериться в том, что мир на самом деле именно таков, как я о нём думаю.

– Вероятно, не совсем, – теперь её улыбка изменилась. – Этот человек… Сотрудник банка… Это очень, очень запутанная история, Джейк. И очень старая. И очень глупая, разумеется – как и все такие истории.

– Я люблю истории. А главное, я совсем не боюсь историй. Вот совершенно. Он был влюблён в вас?

– Что?! Ах, нет! А, впрочем… Можно сказать и так. Он хотел чтото сделать такое с бумагами – или найти какието записи, или ещё чтото. Я не очень вникала в это тогда. Я только знала, что, сделай он это, его карьере – да и не только карьере, самой возможности заниматься любимым делом – пришёл бы конец. Я не воспользовалась его… великодушием. Кроме того, за великодушие приходится, так или иначе, всегда расплачиваться. Он женат, у него тогда был совсем крошечный ребёнок. Я сочла невозможным рисковать жизнью его семьи. Если бы в банке узнали, они просто стёрли бы его в порошок. С этими людьми… с ними невозможно воевать, Джейк, поверьте.

Ну, это мы как раз поглядим, решил Гурьев.

– А потом?

– Он всё равно ушёл из банка, – Рэйчел рассеянно щёлкнула

замком яркой, модной сумочкиридикюля. Она модница, подумал Гурьев. Графиня Дэйнборо. Леди Рэйчел. – Я не знаю. Почемуто он решил, что не сможет больше там работать. Уверена, его карьера не сильно выиграла от этого… Он несколько раз помогал мне с бухгалтерией. Оскар – человек, которому можно доверять.

Да мы просто тонем в океане историй, в бешенстве подумал Гурьев. Просто немыслимо, как вы изволите выражаться, леди Рэйчел. Господи. Рэйчел. Что стоило тебе использовать безнадёжно и без памяти влюблённого в тебя клерка, готового послать ко всем чертям свою жизнь ради тебя?! А ты не стала. Ну, ничего, ничего, леди Рэйчел. Зато это сделаю я. Ты даже не представляешь, с каким удовольствием я это сделаю. Рэйчел. Рэйчел. Вот ты какая, леди Рэйчел.

Он не мог остановиться. Он даже не вполне понимал, что такое с ним происходит. То есть, понимал, разумеется, понимал. Как это могло случиться со мной, думал он. Как это вообще случается с людьми? Что за сила сидит в нас, которая выстреливает вдруг, распрямляется, как пружина арбалета, посылая нам в мозг даже не стрелу, – молнию: это она! Она! Она. Стоит только увидеть её. Одну из тысяч и тысяч. Не единственную, возможно, не единственную на свете, но из тысяч и тысяч – обязательно одну. Или всётаки – единственную?! А как же люди, которые за всю свою жизнь и сотню человек не встречают? Это я такой – сколько лет мотаюсь уже по свету, какая вереница лиц и типажей прошла перед моими глазами… И вот, вдруг – здесь и сейчас. Как же это?! Что же это такое?! У тебя есть дело, прикрикнул он на себя. Тебе нужно найти кольцо. Это проклятое кольцо… Мама погибла изза него. Изза кусочка золота со сверкающими камушками. Которых у меня целый мешок. Понимаешь, Рэйчел?! Кольцо?! Зачем мне это проклятое кольцо, если я никогда не смогу надеть его на твою руку, Рэйчел?! На твой палец с крошечным шрамиком на средней фаланге, едваедва заметным, и с тоненькой голубой жилкой на сгибе, – зачем?!

– Почему вы не замужем, Рэйчел?

Гурьев видел – она в бешенстве от его вопроса, и едва удерживает себя от желания завизжать и отхлестать его по физиономии – голыми руками, без перчаток. Но на этот раз он совершенно не собирался жалеть её. Ты не нуждаешься в жалости, Рэйчел, подумал Гурьев. В чём угодно – но только не в жалости. Докажи мне это, Рэйчел.

– Прекрасные и благородные герцоги, жаждущие спасать молоденьких идиоток от нищеты и бесчестья, существуют лишь в воображении авторов любовных романов для этих самых идиоток, – Рэйчел рассмеялась, и, понимая, чего ей это стоило, Гурьев, восхитившись её самообладанием, почувствовал укол совести. – Должна вам заметить, что…

– Я знаю, – оборвал её Гурьев. – Мои манеры возмутительны, и вам предстоит приложить немало усилий, чтобы их как следует обтесать. А это непременно должен быть герцог?

– Если вы хотели меня разозлить, можете считать – вам это превосходно удалось, – Рэйчел смотрела на него тёмными от гнева глазами, и на высоких скулах полыхал почти лихорадочный румянец. – А теперь потрудитесь объяснить, для чего вам это потребовалось.

– Легко, – Гурьев усмехнулся. Рэйчел обмерла, мгновенно – не столько поняв, сколько почувствовав: в сравнении с выдержанной, словно хороший французский коньяк, яростью этого мужчины день Страшного суда покажется милой забавой отнюдь не только ей одной. – Мне любопытно, насколько вы тщеславны.

– И меркантильна?

– О, нет, – Гурьев чуть повёл головой из стороны в сторону, и серебряное пламя в его глазах убавило накал. – Не трудитесь даже притворяться.

– Вам необходимы очкисветофильтры. А мне, похоже, придётся обзавестись зонтиком от солнца, хотя в британском климате и то, и другое выглядит довольно нелепо.

– Когда вы сердитесь, ваши шутки от этого только выигрывают.

– И что это значит?!

– Это значит, что в минуту опасности вы не теряете головы. Наполеон любил повторять: страх заставляет одних краснеть, а других – бледнеть, и набирал в свою гвардию только первых.