Наследники по прямой.Трилогия

Давыдов Вадим

– То, что я сейчас скажу, очень серьёзно, Рэйчел, – он осторожно взял её за руку, и, поняв, что она не собирается ни отдёргивать её, ни освобождаться какимнибудь другим способом, обрадовался так, что сам на себя разозлился. – Если вам чегото захочется, Рэйчел, вы можете смело сказать мне об этом вслух. Что бы это ни было. Я не стану ни смеяться, ни удивляться. И пугаться я тоже не стану – не умею. Что бы ни было, Рэйчел. Чего бы вам не захотелось. Любая глупость, любой пустяк. Или не пустяк, всё равно. Просто скажите мне, хорошо?

– Хорошо.

И закончим на этом.

– Как скажете. Леди Рэйчел.

Конечно, она всё понимает, подумал он. И я тоже. Да что же это с нами такое?!

* * *

Рэйчел с некоторой даже ревностью и удивлением следила за тем, как быстро осваивается Гурьев в Лондоне, как его речь обретает типичные интонации, свойственные его жителям – и ей самой, как он начинает ориентироваться и разбираться в нюансах. Это было так не похоже на русских, которых доводилось ей встречать.

Дикарь, дикарь, думала Рэйчел, разглядывая его украдкой всё время. И Тэдди от него просто невозможно оторвать!

Она была наблюдательна и чувствительна – от природы. И жизненные обстоятельства, в которые Рэйчел попала, развили и усилили эту чувствительность и наблюдательность. Она видела, что Гурьев ни на кого не похож. Вообще ни на кого. Эта непохожесть была его обычным, естественным состоянием. Но, когда это было нужно, он вдруг становился похожим на того, на кого хотел быть в данный момент похожим – на внимательного и прилежного ученика, например. Или на учителя фехтования. Или на венесуэльского алмазодобытчика. Прошло довольно много времени, прежде чем Рэйчел поняла, что так особенно и безоговорочно завораживает её в Гурьеве. Это была его манера двигаться – или не двигаться. В моменты неподвижности он был абсолютно неподвижен, как статуя. И его «служебные» движения, жесты были удивительно, потрясающе экономными. Зато когда он двигался – вставал, например, или уходил – этот переход от покоя к движению был абсолютно неуловим для её зрения. Мгновенная и полная смена состояния, никакого промежуточного цикла. Невозможно было увидеть, как поворачивается его голова, – только то, что она уже повернулась. Это было… немыслимо. Почти страшно. И так восхитительно, что у Рэйчел щемило под ложечкой от восторга. Им можно было любоваться, как морем или огнём, часами.

Однажды он забрал Тэдди на целый день, так и не поддавшись на расспросы о том, куда они, собственно говоря, направляются, зачем и как надолго. И, когда они ввалились в дом, уже затемно, оба возбуждённые, искрящиеся чувством общего приключения и тайны, гордые собой и друг другом, Рэйчел едва не расплакалась, глядя на них. И поняла, что страшно скучала и переживала целый день. И отнюдь не только за брата. Это было так неожиданно, что пресловутое самообладание покинуло Рэйчел, и она рассердилась:

– Где это вы были столько времени!? Тэдди! Джейк! Что это такое?!

– Мы летали, Рэйчел, – едва сдерживаясь, чтобы не заскакать на одной ноге, сказал мальчик и посмотрел на Гурьева.

– Мы летали, леди Рэйчел, – эхом

откликнулся Гурьев и улыбнулся.

Так улыбнулся, что Рэйчел просто взбесилась:

– Что?!?

– Мы летали, Рэйчел! На аэроплане!!! На самом настоящем аэроплане, мы вдвоём и лётчик! Как будто мы тоже настоящие лётчики! А потом Джейк… Мистер Гур сказал, чтобы мне дали штурвал, Рэйчел! И я…

– Что?! – Рэйчел, почувствовав ватную слабость в ногах, опустилась на кушетку. – Джейк. Вы ненормальный. Вы что себе позволяете?! Вы отдаёте себе отчёт?!

– Пойди к себе, Тэдди, – вздохнул Гурьев. – Нам с леди Рэйчел нужно обсудить коекакие наши дела тетатет.

Мальчик, посмотрев по очереди на сестру и на Гурьева, удалился. Гурьев, коротко взглянув на Рэйчел, чуть заметно качнул головой и прищурился. Рэйчел, встав перед ним и подбоченившись, как зелёнщица, прорычала:

– Итак?!

– Я понимаю вашу тревогу, леди Рэйчел, – Гурьев перевёл неё взгляд. И сказал порусски: – Если ты ещё хоть раз позволишь себе орать на меня при мальчике, – Бог свидетель, я тебя отлуплю. Леди Рэйчел.

Рэйчел отступила на шаг и открыла рот. И закрыла его опять. И так она открывала и закрывала рот, абсолютно молча, наверное, секунд тридцать. И, наконец, выдавила из себя, – поанглийски:

– Я ещё пока здесь хозяйка.

– Пожалуйста, – подтвердил кивком головы, тоже поанглийски, Гурьев. – А я – мужчина. И будет так, как я говорю.

Рэйчел хотела сказать ещё чтото, но не успела, – трель электрического звонка прервала её.

– Кто там, Джарвис?!

Ей никто не ответил. Сделав вид, что она рассержена нерасторопностью прислуги, Рэйчел, развернувшись, почти выбежала из гостиной:

– Джарвис! Кто…

Вместо камердинера целиком взору Рэйчел предстали лишь его ноги в начищенных до блеска ботинках, а над ногами – совершенно невероятных размеров корзина с орхидеями, распространявшими такой аромат, что у Рэйчел закружилась голова.

– Что… Что это значит? – пробормотала она.

– Это значит – я покорнейше прошу простить меня, леди Рэйчел, – тихо сказал Гурьев, возникая у неё за спиной.

Нет, ну, это же невозможно, на самом деле, жалобно подумала Рэйчел. Я не могу. Что же это такое?!

Она позорно бежала с поля боя. И закрылась у себя в кабинете, надеясь как следует всплакнуть. Но ничего у неё не получилось, потому что раздался стук в дверь, и она услышала голос мальчика:

– Рэйчел… Это я. Открой. Пожалуйста!

Несколько секунд поколебавшись, она открыла дверь. Тэдди торопливо проговорил:

– Рэйчел! Ты не сердись! Ну, пожалуйста! Это было так здорово! Я даже не подумал, что ты будешь волноваться… Я… Мы… Мы больше так не будем! Не сердись, Рэйчел!

– Я не сержусь, сэр Эндрю Роуэрик, – улыбнулась она, закусив нижнюю губу, чтобы не разреветься.

– И на него не сердись, – тихо сказал мальчик. – Рэйчел, прошу тебя.

– Не буду.

– Правда?! – глаза у Тэдди засветились.