Наследники

Сизов Николай Трофимович

Обсуждалось много вариантов и предложений, как быть с этим участком. Хорошо бы пройти через холмы весной — легче, быстрее, дешевле. Это было соблазнительно, но нереально — водозаборная трасса нужна сейчас, она должна работать. Оставалось сделать лишь один рывок, но какой трудный! Геологи утверждали, что там, в глубине, условия легче, грунт мягкий. Только когда до него доберешься? Сейчас же, на подступах к отрогам гряды, трасса шла сквозь твердый известняк и гравийно-песчаные пласты. Да еще этот трескучий мороз и режущий ледяной ветер…

День и ночь с обеих сторон гряды слышалась пулеметная дробь отбойных молотков, ревели моторы машин, полыхали костры.

Удальцов, положив телефонную трубку, с досадой сообщил Виктору:

— Работы прекращаем. Приказ Данилина. Вот ведь ерундистика! У каких-то паршивых холмов застряли. На Памире не такие горы проходят. А мы завязли.

— У них эти работы — главное, основное. И техника и опыт. У нас — лишь эпизод.

— Ну и что? Нет, не так бы я все это сделал. Заложил взрывчатку — и все. Взлетели бы в небеса эти местные Эльбрусы да Эвересты.

— Правильно. И деревни, что в округе, вместе с ними.

Удальцов уныло согласился:

— Знаю. Только очень уж досадно. Нет, чтобы этому Красному носу неделю-две подождать. — И, чуть помолчав, спросил: — Так как? Объявим, что шабаш? Пусть штурмуют палатки?

— Придется.

Удальцов наклонился к микрофону. В репродукторах по обеим сторонам трассы раздался его голос:

— Внимание, внимание! В связи с понижением температуры всем бригадам прекратить работы. О времени выхода на участки сообщу дополнительно.

Минут через пятнадцать — двадцать в конторку ввалился Ефим Мишутин. Весь он был заиндевелый, брови белесые от инея, как у заправского деда-мороза.

— Значит, командуем! — не здороваясь, бросил он. — Великое дело техника. Крикнул в микрофон — и вся недолга.

— О чем вы, Ефим Тимофеевич? — невинно спросил Удальцов.

— Будто не понимаешь? Молодой, а хитришь. Зачем такое по радио кричал?

— Не могу иначе. Два начальника приказали: Данилин и его величество мороз.

— Мороз, мороз… — раздраженно проговорил Мишутин. — Какие пугливые у нас начальники. А ты бы прежде, чем в эту свою технику кричать, нас позвал, посоветовался.

— О чем советоваться-то? Дело ясное.

— Это кому как. Поди, слышал прибаутку о том, в каких случаях торопливость нужна?

Аркадий не успел ответить, как в вагончик вошел Зайкин, за ним еще двое бригадиров. Скоро здесь уже стало совсем тесно. Бригадиры слушали, как Мишутин препирался с Удальцовым, потом тоже включились в спор. Аркадию, наконец, это надоело, и он, встав из-за своего маленького скрипучего стола, разрубая ребром ладони воздух, решительно заявил:

— Одним словом, дорогие товарищи, так. За технику безопасности отвечаю я. Прошу это помнить. И потому разговор этот давайте прекратим. Кроме того, есть приказ начальника стройки.

— Правильно, есть такой приказ, — послышался голос Данилина.

Они с Быстровым протискивались от двери

к столу Удальцова, выискивая свободное место.

— Так почему же приказ не выполнен? Почему не прекращены работы? — Данилин обращался к Удальцову, и в голосе слышалось недовольство.

— Ваше указание объявлено, но вот товарищи, — Удальцов показал на бригадиров, — возражают.

— А знают ли товарищи, что на улице более тридцати? А скоро будет еще больше?

Послышались голоса:

— Знаем…

— На себе испытали.

— Тогда в чем же дело? — голос Данилина прозвучал уже строго, требовательно. — Мы с вами за людей отвечаем, надо понимать.

— А почему это вы, Владислав Николаевич, нас в недоумки произвели? Почему считаете, что не понимаем? — Мишутин теперь наступал на Данилина.

— Мы не из боязливых, — послышался голос Зайкина.

— После кабинета оно, конечно, холодновато, — послышался чей-то насмешливый голос.

Данилин не ответил, только исподлобья посмотрел в ту сторону, откуда послышались эти слова. Затем суховато, сдержанно проговорил:

— Мы не имеем права рисковать.

Но Мишутин был неумолим:

— С умом надо дела делать, начальник. С умом. Тогда и риску не будет. Перерывы делать почаще. Одежду теплую подбросить.

И опять раздались голоса в его поддержку:

— Правильно. Резонно говорит Тимофеевич.

Быстров видел, что настроение у бригадиров непримиримое. Приказу, конечно, подчинятся, но не убеждены, что это нужно. Своих людей они знали, были уверены, что могут потягаться со стужей.

А Мишутин шел к столу, чтобы продолжать спор. Удальцов вопросительно посмотрел на Быстрова.

— Пусть выскажется. Да и другим, кто захочет, дай слово.

Все знали: Мишутин выступает толково, содержательно, но порой длинновато. И потому сейчас, когда Ефим Тимофеевич пробрался к столу, кто-то крикнул:

— Ефим, ты того, не очень томи!

— Да, да. Политику сегодня не вкручивай.

Мишутин недовольно огляделся, выдохнул:

— А я уже все сказал. Подошел-то сюда, чтобы начальство лучше слышало. Наша бригада, как известно, не на тихом местечке стоит. На северном склоне ветряга такой, что порой на ногах трудно удержаться. Но ребята мне поручили сказать: с работы уходить пока не собираются.

Его раскатистый бас заполнил всю комнату и, казалось, висел в ней, как что-то осязаемое.

Мишутин помолчал и, сумрачно глядя на Данилина и Удальцова, закончил:

— А ответственность? Ну что же, ответственность мы берем на себя. С вас же спрос другой: может, валенки в складах есть? Полушубки? Рукавицы теплые? Вот это бы тут пригодилось.

Быстров наклонился к Данилину, пряча улыбку, вполголоса сказал:

— Придется уступать, а? Заставить их подчиняться приказу, конечно, можно. Только нужно ли? Молодые кости не так быстро мерзнут. А вот одеть ребят надо. Как у нас с теплой спецодеждой?