Наследники
Шрифт:
Данилин и сам думал об этом. Хлопнув широкой ладонью по столу, объявил:
— Ладно, леший с вами. Работайте. Но… только добровольцы. Кто захочет. И еще одно: через каждый час — обогрев.
Зайкин с хитроватой усмешкой спросил:
— Обогрев — это что?
— Как что? — удивился Данилин. — Обогрев есть обогрев. Перерыв — и в теплушку.
Костя смиренно протянул:
— Понятно. А я думал, вы нам согревающую норму установите. Хотя бы граммов по пятьдесят. А еще лучше — по сто.
Под смех и веселые восклицания Данилин проговорил:
— Тогда
Через несколько минут Данилин кричал в трубку:
— Богдашкин? Сколько у нас валенок? А полушубков? Теплых рукавиц? Так вот, все запасы вертолетом на трассу. Никаких резервов — всё в бригады. Нет, нет, не вечером, а немедленно…
Глава XXXI. Орленок, Орленок…
Пронизывающий ледяной ветер как иглами колол руки, лица, забивался под одежду, затруднял дыхание. Снег, иссушенный и скованный морозами, отливал синевой. Казалось, еще немного, и не выдержат люди. Машины уже не выдерживали. Застывало масло в картерах, твердели, будто чугунными становились, резиновые амортизаторы, подшипники транспортеров в загустевшей смазке летели один за другим. Отказали и отбойные молотки, этот надежный, проверенный строителями инструмент. Началось в бригаде Зайкина. Один из молотков, захлебнувшись в пулеметной трескотне, вдруг умолк. Паренек лихорадочно тряс его, вертел и так и эдак, включал и выключал пусковую кнопку, но молоток молчал.
Подошел Костя. Взяв молоток в руки, снял головку, заглянул внутрь.
— Работать не будет.
— В чем дело?
— Промерзло все, сальник застыл. Да, не выдерживает техника…
Молотки продолжали выходить из строя. К вечеру на всем участке работало, наверное, не более двух-трех молотков. Как-то одиноко, сиротливо раздавалась их трель.
Опять пошли в ход ломы, запылали костры. Ребята не замечали времени. Удальцов строго-настрого наказал бригадирам наблюдать за ребятами. Начинают белеть уши, щеки или нос — немедленно принимать меры. Через каждый час раздавался сигнал — гудящие удары молотка о кусок подвешенного на столбе рельса, и бригады разбегались, чтобы обогреться.
Замечательны были эти недолгие перерывы. В старые автобусы, пригнанные сюда, как стукнули холода, собиралось столько народу, что негде было повернуться. Кто согревал руки у железной печки-времянки, кто оттирал приятелю нос или щеку, кто менял в валенке истертые газеты. Толкались, шутили, жадно затягивались горьким папиросным дымом.
Обедали здесь же. Каким чудодейственно вкусным был горячий картофельный суп, какое наслаждение доставляли котлеты! А уж о горячем, обжигающем кофе со сгущенным молоком и говорить нечего.
Дня через три после встречи с бригадирами в конторе участка Данилин вызвал Удальцова к телефону.
— Ну как, сколько комсомольцев поморозил? — будто весело, но тревожно спросил он.
— Обмороженных нет, Владислав Николаевич.
— А настроение?
— Лучше не бывает.
И все же Данилин велел пригласить к себе заведующего поликлиникой. Медянская была в отъезде,
— Что с начальником стройки? Ну-ка, посмотрим, посмотрим, — проговорил он, раскрывая саквояж.
Данилин остановил его.
— Нет-нет, я звал вас совсем по другому поводу. Вы знаете, что на трассе у нас работы не прекращены?
— Как это не прекращены? При такой температуре? Есть же ваш приказ.
— Да-да, приказ есть, он действует, и стройка, к сожалению, не работает. Но комсомольский отряд на трассе приказу не подчинился. Что я могу сделать? — полушутливо развел руками Данилин. — Поэтому к вам просьба: взять этот объект под особое наблюдение. Отправляйтесь туда, строжайше следите, чтобы не поморозились люди, оказывайте в случае чего немедленную помощь.
— Это мой долг, Владислав Николаевич, и я, разумеется, сделаю все возможное. Но неужели они работают? Ведь тридцать градусов! Невероятно! Сейчас же отправляюсь туда.
Удальцов, узнав о приезде Ярошевича, неопределенно улыбнулся. Но встретил приветливо, устроил его в одной из теплушек и даже вывеску соорудил: «Медпомощь». Ярошевич просидел в своей штаб-квартире целый день, тщетно дожидаясь пациентов. То же произошло и назавтра.
Он подошел к Удальцову.
— В чем дело, товарищ Удальцов?
— Вы о чем, Глеб Иванович?
— То есть как о чем? Оторвали от работы, заставили сидеть в этой дыре, а я за два дня не принял ни одного посетителя!
Удальцов сказал многозначительно:
— Если гора не идет к Магомету…
Глеб Иванович понял его сразу и, не задерживаясь, вышел из конторки.
Приход врача в бригады удивил всех. Спрашивали: «Что случилось?» Когда же узнали, что врач вызван для надзора за ними, не обморозился ли кто, не нужна ли помощь, шуткам не было конца.
Но Глеб Иванович был настроен далеко не шутливо. И вот уже двое ребят мишутинской бригады уведены Ярошевичем в медпункт. Это были события поистине драматические.
— Что? Меня? За что? — вопрошал рослый парень, обращаясь то к врачу, то к бригадиру, когда ему предложили уйти с работы.
— У вас отморожено ухо.
— Велика важность ухо — отойдет.
— Не отойдет, а потерять его можете, — увещевал Ярошевич.
— Ухо-то? Да что вы, доктор, куда оно денется? И потом, говорят, что теперь даже руки-ноги пришивать умеют, а ухо-то, поди, пришьют?
Кто-то съязвил:
— Правильно. Я бы на твоем месте их оба заменил. Не поймешь, то ли на заячьи, то ли еще на чьи-то смахивают.
— Ты на свои посмотри, красавец, — огрызнулся парень и, обращаясь к Ярошевичу, заявил: — Никуда я не пойду. Нашли тоже проблему — ухо.
Ярошевич обратился к Мишутину:
— Товарищ Мишутин, вы-то почему молчите? В передовой бригаде — и такое бескультурье.
— Успокойтесь, доктор. Все будет в порядке. — И негромко бросил парню: — Хватит, Василь! Видишь, доктор сердится! Иди подлечи свой слуховой аппарат. Потом лучше слушать будешь, когда тебе умные советы дают.