Наследники
Шрифт:
Однако башкиры, не смущаясь, кинулись в рукопашную.
Не успел канонир подскочить к пушчонке, как ему мигом снесли голову, тяжело ранили подпоручика, прапорщика и двух рядовых. Секунд-майор Фадеев с командой еле спасся, преследуемый башкирами до самой Челябы.
Кольцо вокруг города смыкалось.
На другой день после этого события капрал Онуфриев задержал на посадье неизвестного роду-племени человека с подметным письмом Пугачева. В том прельстительном письме обещаны были народу отеческие вольности, земля, вода и казачество.
Неизвестного человека
Вечером того же дня воевода ехал мимо собора; там на площади галдели десятка два казаков, и среди них выделялся плечистый бородатый казак Михаил Уржумцев.
У казака глаза горели недобрым огнем, он махал кулаком и кричал:
— Скоро и мы почнем спущать барские шкуры!
2
Город Шадринск за многие годы изрядно отстроился, завелись обильные торжки. Со всех окрестных сел шли сюда обозы с крестьянским добром. Продавали сибирские мужики жито, сало, шерсть, мед, всякую живность. Купцы понастроили в городке торговые подворья и каменные палаты. Осенью подле острожка, на привольном берегу Исети, кипела Михайловская ярмарка. В городке стоял великий шум и гам: спорили-кричали до хрипоты купчишки, ревели пригнанные на продажу стада, блеяли овцы, гоготали гуси. На Торжке, словно с цепи сорвалось, пировало-гуляло сибирское купечество; немало было перепито-переедено купеческой утробой. Гуртами ездили купцы в мыльни и до упаду с похмелья парились, после чего пили ведрами квас.
В эту самую пору, когда шла купецкая гульба, на Торжке творилось невиданное: мужики собирались табунами, таинственно шушукались. Пора бы домой, но они не расходились, толпились подле старого слепца и слушали его старинные песни.
Среди народа толкался приехавший с дальней лесной заимки Иван Грязнов. Высокий, широкоплечий мужик с густой темно-русой бородой совсем не походил на беглого демидовского работягу. Был сейчас беглый в большой силе, крепок и умен — прожитое горе всему научит. Много лет он укрывался среди сибирских кержаков, работал на хозяев, от которых выдачи не бывало. Шли годы, Ивашка раздался в плечах, обрел силу, но в душе все еще тлела тоска по Аниске: «Что с ней? Куда девалась она?» В глубине души таил надежду на лучшее, но когда оно придет?..
На Торжке Грязнов внезапно обрел радость. Стоя на возу у ворот острожка, монастырский дьячок Прокуда прочитал мужикам уведомление Исетской провинциальной канцелярии. Дьячок был остронос, уныл, осенний ветер трепал его ветхий подрясник. Скинув скуфейку с головы, он нараспев внятно читал:
— «Ноне в степи появился вор и обманщик, донской казак Емелька Пугачев, беззаконно и богохульно приявший на себя имя в бозе почившего императора Петра Третьего…»
Ивашка просиял от вести:
— «Не менее ста тысяч человек своими очами видели, что он, блаженной памяти государь император Петр Федорович, в начале июля помянутого года от приключившихся ему болезненных припадков отыде от сего временного в вечное блаженство и погребен в Невском монастыре, при множестве помянутых зрителей, в том числе и здешних Исетской провинции присутствующих, при должностях своих. Следовательно, сие и не может быть сверх натуры, чтобы до конечного и праведного суда божия и воскресения мертвых мог бы кто-либо через одиннадцать лет из мертвых воскреснуть, а потому означенный вор и разбойник казак Пугачев подлинно ложный и самозванец…»
Словно ветерок прошел по толпе — заволновались мужики. Дьячок пригладил волосы, надел скуфейку и слез с воза. Обступившие его крестьяне жадно допытывались:
— Скажи, дьяче, может, это и в самом деле царь? Может, вместо него и впрямь кого другого в гроб положили?
Лица у мужиков были тревожные, хитрые, чуялось — таят они что-то про себя. Дьячок прикрикнул на них:
— Не драны, что ли? Сказано, что таков объявился!
Беглый протискался к дьячку, схватил его за руку:
— Ну, отче, обрадовал ты мое сердце.
— Пошто так? — уставился на него монашек. — Велика радость, подумаешь! Смута идет по земле, а ты возликовал. Эх, непутевый!
— Не о том я, дьяче! — ласково отозвался Ивашка. — Тут кружало рядом, может, уста твои примут пития веселого. Ась? — Беглый лукаво прищурил глаза.
Дьячок замахал руками:
— Отыди, сомутитель! Сан мой хоть мал, но от скверны опасусь. — Оглядевшись, он тихонько, будто в раздумье, добавил: — Чрево мое грешное ноет. Для укрощения демона, может, и хлеснуть ему в пасть полштофа?
Ивашка схватил его за рукав и поволок в кабак…
Хотелось ему узнать от дьячка большее, но, как ни юлил он подле него, тот пил хмельное и ни словом больше не обмолвился о смуте. Опростав в кружале два штофа, дьячок уставился бараньими глазами в милостивца и захихикал.
— Ты, человече, много заработать хошь! — погрозил он перстом Ивашке. — Горное начальство тыщу рублев отвалит тому, кто приведет Пугача в колодках.
— А хошь бы и так! — сдерживаясь, сказал Грязнов. — Но где же напасть на его след?
Дьячок утер реденькую бороденку и подмигнул хмельно.
— Тебе скажу, мужик ты, видать, добрый, не скряжный. Слушай! — Дьячок пододвинулся к Ивашке и, обдавая его винным перегаром, зашептал пьяно:
— Ты, христолюбец, к Челябе ступай, а может, и дале! Вот тебе и след. А поймаешь Пугача — тыщу пополам…
Беглый сжал кулаки, хотел было хряснуть по лисьей морде дьячка, но удержался и, напялив на голову треух, шагнул к двери.
На площади все еще суетились мужики. Солнце клонилось к закату. У дороги, подле воза, сидел слепец и протяжно пел. Вокруг него толпился народ. Ивашка пробрался к старцу, прислушался.