Шрифт:
Пролог
Юрка Кондратьев плыл по коридору, залитому светом. На стенах которого висело множество живописных картин. Здесь были полотна Шишкина и Перова, Левитана и Серова. Только как бы чуть-чуть искаженные. Юрка знал, что это всего лишь его воспоминания о них. На картине Шишкина «Утро в сосновом лесу» его взгляд задержался.
Он не мог вспомнить сколько на ней было медвежат. «Три или четыре?» На картине тоже их количество постоянно менялось. «Все-таки четыре», – окончательно решил Юрка. Медведи приняли свои законные места, и картина
Почему-то, Юрка, когда перемещался по коридорам всегда представлял себя на художественной выставке. А Картины всегда были из учебников по литературе, русскому языку или истории. И только на выставку Рериха, он ходил с мамой в настоящую галерею. Там тоже были залы, залитые светом и яркие картины. Особенно его впечатлила картина «Споручница грешных». Женщина, стоящая рядом, тогда глядя в лицо маленького Юрки, пояснила: «Это Пресвятая Богородица, мать Сына Божьего Иисуса Христа. Помогает грешникам попасть в рай. Она очень добрая, любит всех людей и постоянно молит сына своего и Господа Бога нашего за каждого из нас. Даже, если Бог отвернулся от этого человека, она просит о его прощении, протягивает ему свою нить помощи, покрывало. И если человек осознает свои ошибки и искренне раскаивается, она с помощью этой нити помогает человеку не заблудиться и попасть в рай».
Юрка усмехнулся своим детским воспоминаниям: «Мне до рая еще ой как далеко». Недавно он снова видел, как приближается темнота. И как она может разрушить хрупкий мир в одночасье. Как начнется на земле хаос, и тысячи смертей, невинных загубленных душ людей, не познавших радости и счастья, не умеющих отличать добро от зла, устремятся в бездну на этап осознания или отчуждения. А сколько душ распадется на радость тьме, уплотняя ее, и делая сильнее.
Юрка вспомнил, как в первый раз он оказался на этапе отчуждения, когда его вернули на землю в качестве тени. Как пробирался он в темноте на ощупь, сквозь чужие страданья. Как ощущал смрад и вонь от распавшихся и неприкаянных. Вспомнил голос Григория, который отправил его тогда обратно по воле Всевышнего. По земным меркам, наверное, это было давно, а здесь ощущение времени отсутствовало. Помниться все до мелочей, и возвращается еще и еще, если не обратил на что-то внимание.
Одно радовало его, прибавляло сил и уверенности, что на земле есть Избранные, такие как Ромка Антонов и его верные друзья Андрей Тихомиров и Егор Рябинин, которые спасут мир, чего бы им это не стоило. А его Юрки, нелегкая задача направить их туда, где они нужнее всего.
«Слава», – мысленно позвал он своего помощника. Последнее время он уже научился говорить с ним телепатически, и не удивляться, когда появляется то, о чем он только что подумал.
«Я видел темные образы, мне нужна твоя помощь», – передал он свои мысли пареньку.
«Русско-японская война?» – слегка удивился Слава, но тут же пожав плечами так же мысленно ответил: – «надо, так надо!».
Ему не всегда были понятны образы нового Исправителя, а логики у того не было вообще, но со своими задачами он как-то справлялся. Поэтому Слава верил ему на слово. И выполнял, что ему говорили. Во всяком случае, с момента прихода этого Юрки Кондратьева, на место Исправителя ошибок, он не
Глава 1
«Призраки»
Ромка Антонов вышел на станции Латуринска и направился в привокзальное кафе с громким названием «Престиж». Интерьер кафе видимо не менялся еще с советских времен. Массивные деревянные двустворчатые двери, с медными витыми ручками, посередине натертыми до блеска и матовыми черно-зелеными по краям. Тяжелые зеленые бархатные шторы с желтой бахромой на облупившихся больших окнах. Такими же бархатными скатертями были покрыты столы. На столах стояли стеклянные вазы с искусственными цветами и пластиковые стаканчики с бумажными салфетками, разрезанными на четыре части.
К Антонову подплыла ярко накрашенная официантка сильно раскачивая бедрами. На ней были надеты: кружевной белый передник и накрахмаленная «корона». Почему-то Антонову захотелось назвать этот чепец именно «короной», уж очень с большим достоинством она восседала на объемной прическе дамы бальзаковского возраста. Дама ему напоминала старинную каравеллу, плывущую по волнам в тихую безветренную погоду.
– Kopi Luwak1, – произнес Антонов, наблюдая за реакций официантки. Уж очень ему захотелось подшутить над ней.
– Чо-о-о? – прищурилась дама в короне.
– The Fortress Stilt Fisherman Indulgence2, – улыбнулся он краешками губ.
– Чо-о-о? – стали напрягаться черты ее разукрашенного лица. – Ты чо, иностранец что-ли?
– Wagyu Meat Pie3 – продолжал издеваться Антонов.
Голова с боевым раскрасом резко дернулась вперед, нижняя челюсть выдвинулась как ящик тумбочки, корона накренилась на правый бок.
– Переводчиков тута нету, или говори по-русски чо приперся, или проваливай отседова! – захлопнулась челюсть.
– Кофе, яичница с беконом, хлеб с маслом, самый дорогой шоколад, – перестал придуриваться Антонов.
– То-то, – просияла официантка, поправила «корону» и качая бедрами стала удаляться. – Бекона ему еще подавай, салом обойдешься.
– Обойдусь! – в голос засмеялся Антонов.
Минут через двадцать каравелла с короной вернулась с жестяным круглым подносом. И перед Романом выстроились заказанные им блюда.
– Приятного аппетита! – ехидно проговорила она, и рисовано улыбнулась часто-часто моргая.
Позавтракав, Антонов оставил щедрые чаевые и плитку шоколада, а рядом записку на салфетке: «Самой очаровательной и веселой. Спасибо за подаренное хорошее настроение».
– Извращенец! – с мягкостью в голосе вздохнула официантка, смотря в окно на удаляющегося парня. Она аккуратно сложила записку и чаевые в карман передника, а шоколадку швырнула буфетчице. – Не ем я шоколад, итак в двери еле прохожу.