Наследство в глухой провинции
Шрифт:
— Отмаялась, горемычная, — сказала со вздохом продавщица.
— Почему же она горемычная?
— Думаешь, одинокой хорошо? Без мужика, без детей…
Почему–то мне никогда не приходило в голову считать тетку горемычной. Она всегда приезжала к нам оживленная, энергичная, командовала: «Веди меня, племяшка, к очагам культуры».
Вместе с ней мы смотрели все спектакли и посещали все концерты, которые в это время в нашем городе давали.
А в последний день перед отъездом папа вез тетку на рынок, где она в огромных количествах закупала
— Как же ты все это потащишь? — ужасалась мама.
— Я позвонила, меня встретят, — легкомысленно отмахивалась Олимпиада.
— Дайте мне пять шоколадок и бутылку лимонада, — сказала я продавщице; еще не хватало мне обсуждать покойную тетушку с посторонним человеком!
Я опять позвала соседку и передала ей четыре шоколадки:
— Смотри, и сама поешь!
Лида растрогалась:
— Жаль, у Пашки аллергия на шоколад.
А наши предки вообще знали, что такое аллергия? Или просто давали малышам все, что в доме было, — и вырастали те вполне здоровыми…
Опять меня понесло! Отчего у детей бывают аллергии. Раньше мне подобное и в голову бы не пришло. Все из–за теток в нотариальной конторе. Подсуетись они, я бы уже ехала домой, оставив на ту же Лиду доверенность на продажу наследственного дома.
Я поставила на холодной застекленной веранде газированную воду — не включать же из–за нее холодильник — и отправилась осматривать участок, который, как я поняла, простирался сразу за сараем.
Трудно, конечно, определить на глаз, но участок тетки составлял не меньше сорока, а то и пятидесяти соток. Правда, получалось, что дом ее стоял на пригорке, а огород как бы нырял вниз.
Кто–то вспахал участок и посадил на нем картошку — наверное, соседи. Что ж, все равно земля пустует. Оканчивалось теткино «поместье» несколькими симпатичными елочками, за которыми виднелся то ли пруд, то ли озеро, а еще дальше — начинался все тот же лес. Красотища! Я постояла, любуясь.
Красиво, но этот идиллический пейзаж никаких особых струн в моей душе не затронул. Мало ли на какие красоты мне приходилось любоваться: то ли на родной земле, то ли будучи за границей. Что же, обязательно в таких местах надо поселяться?
Помню лет в четырнадцать меня поразил один наш южный пейзаж — мы с классом собирали на поле помидоры. Примерно в начале сентября. Урожай их в том году оказался невиданным, так что наш класс вместо учебы отправили помогать пригородному колхозу в уборке.
В какой–то момент я оторвалась от работы, посмотрела в синее небо, взглянула вокруг: мамочки, аж дух захватило. Я даже стихотворение тогда сочинила.
На горизонте трактор землю пашет,
Мычат коровы где–то далеко.
А небо — опрокинутая чаша
С узорами из белых облаков!
Может, кто из настоящих поэтов и скажет: примитив, стереотип, но я тогда именно так почувствовала окружающую меня красоту. Мир вокруг был моим, я родилась среди него и жила. И считала, что так будет всегда.
Став старше, я поняла, что урбанизация
Я прихватила со двора охапку дров и пошла в дом. Подбросила пару поленьев в печь и сунулась к теткиным полкам с книгами. Как и я, она любила приключенческие романы, и мне было чем разжиться.
Откусывала кусочки шоколада, запивала их водой и читала, чувствуя себя вполне счастливой. Заснула здесь же, на диване, с трудом уговорив себя подняться и выключить свет.
Рано утром меня разбудил петух. Я глянула на часы — шесть утра. Так рано дома я никогда не вставала. Собственно, сквозь сон я слышала его кукареканье и раньше, но тогда оно не мешало мне спать, существуя лишь как деталь какого–то хорошего сна. Я повертелась в постели, но заснуть больше не смогла.
Кроме того, по выражению Ольги, нужно было и минус попить. То есть удалить из организма выпитое накануне. В доме было все еще тепло, и я опять вспомнила, в противовес что ли, арктический холод нетопленой гостиницы. Хорошо, что осталась дома.
Взяв полотенце, я вышла на крыльцо. Солнце подобралось уже к краю горизонта — по–научному, светало, — но воздух пока явно пах морозцем.
Я пошла по выложенной плиткой дорожке к незатейливому деревянному строению, мысленно пеняя тетке: образованная женщина! Ну если здесь нет центральной канализации, могла бы выкопать на своих пятидесяти сотках септик. Уж специальная машина, с помощью которой можно было бы раз в два года его чистить, наверное, в поселке нашлась бы. А в пристройке к дому поставила бы биотуалет.
Воду для рукомойника какой–то древней модели пришлось доставать из колодца, хотя прежде ничего подобного делать мне не приходилось. Кстати, можно было бы и здесь подсуетиться, поставить насос… Что это, неужели я пытаюсь представить, как могла бы здесь жить?
В общем, я умывалась ледяной водой и мысленно ворчала, пока умытое лицо не разгорелось румянцем. Я даже глаза прикрыла от удовольствия, чувствуя, как к щекам приливает кровь.
Можно было бы сделать пару упражнений, но свежий воздух так легко потек в мои легкие, что даже закружилась голова, отчего я вынуждена была присесть на крыльцо.
От прозвучавшего внезапно вопля среди благозвучной тишины я невольно вздрогнула.
— Ма–ла–ко! Ма–ла–ко!
Какой–то здоровущий мужик шел по улице и орал во всю глотку. У моей калитки — быстро же я ощутила себя собственницей! — он несколько замедлил шаг и даже примолк, но, рассмотрев все, что мог, пошел дальше по улице, оглашая окрестности криками о своем товаре.
Из калиток стали выходить женщины с молочными бидончиками в руках, потому и я, отыскав на кухне такой же, поспешила следом за ними. Стадное чувство, ничего не поделаешь. Мне ужасно захотелось чего–нибудь молочного.