Наследство в глухой провинции
Шрифт:
— Ну почему, я такая же трусиха, как и все.
Герман с интересом глянул на меня:
— Вы только сотнику нашему не скажите этого — «как и все», он обидится.
— Он считает, что чувство страха ему не ведомо?
— По крайней мере он так говорит.
Минут через сорок Герман свернул с трассы на проселочную дорогу, тоже асфальтированную, и вскоре машина остановилась перед высоким забором из природного камня.
Постороннему взгляду не представлялось возможности проникнуть за ограду, которую поверху венчал частокол из позолоченных металлических пик. Без помощи
— Мы приехали, Георгий Васильевич.
— Надеюсь, девушку ничем не обидел? — услышала я.
— Напрасно подозреваете меня в грубости и невежестве. Мы к женщинам всегда относимся с уважением.
Герман говорил это явно для меня, но сотник хохотнул:
— Наслышаны!
И ворота отъехали в сторону.
«Мерседес» зарулил в огромный двор, где слева от ворот под арочной крышей из какого–то цветного пластика на асфальтированной площадке машина остановилась. Герман открыл дверцу и подал мне руку — все как в фильмах про аристократов.
И так рука об руку мы пошли по аллее, обсаженной еще молодыми деревьями. «Как по облаку», — пел Высоцкий.
Аллея привела прямо к дому с колоннами, и на крыльце его нас ждал хозяин в элегантном белом костюме. А то я уже стала бояться, что меня привезли сюда для того, чтобы уговорить вступить в его сотню. Значит, ошиблась. Для этих целей он обрядился бы в казачий мундир.
Георгий Васильевич легко сбежал по ступеням. Сразу видно, этот мужчина — сторонник здорового образа жизни и, похоже, зарядку по утрам делает. В отличие от некоторых.
— Ларисонька! Какая честь для меня!
Он сиял, как начищенный самовар. Я ничего не понимала. Передо мной разыгрывалось представление, и чем больше я его лицезрела, тем больше недоумевала. Герман чуть не вывихнул ногу, бросившись открывать мне дверцу машины. Сотник Далматов целовал руку и глядел проникновенно, прямо в глубь моей нежной девичьей души.
Эти два возрожденных казака повели меня в дом, точно бесценную и весьма хрупкую вещь.
В большой гостиной — а если точнее, в холле с потолком в два этажа и огромными витражными окнами — был накрыт стол. Еще точнее, стол был накрыт пока лишь скатертью, но даже беглого взгляда на нее было достаточно, чтобы определить: скатерть дорогущая, чуть ли не антикварная, вилки–ложки серебряные — целое состояние, как определила я. Неужели хозяин собирался обедать здесь со своим верным соратником Германом? Или он пригласил на обед свою свежую сотню? О том, что здесь ждали меня, я даже не осмеливалась подумать.
Хорошо живет Георгий Васильевич. По кличке Жора–Бык. Что же это за казаки, у которых клички как у зеков? Не иначе штрафники. Это я сама с собой так шутила, потому что, несмотря на гостеприимство и расшаркивание передо мной обоих мужчин, отчего–то мне было не по себе. Я боялась не оправдать их ожиданий.
— Проходите, Лариса, проходите! — суетился вокруг меня хозяин, усаживая за стул с высокой спинкой. Он сел за столом напротив и кивнул Герману на дверь.
Тот вышел, а буквально тотчас же из этой двери вошел молодой человек в рубашке с бабочкой
Вошедший нес поднос, уставленный всевозможными закусками. Три секунды спустя через ту же дверь появился еще один, и тоже с полным подносом. В четыре руки они заставили стол таким количеством еды, какой можно было бы накормить футбольную команду. С запасными игроками.
Официанты исчезли, а хозяин дома поднял бокал с шампанским:
— За вас, Лариса, за вашу красоту и обаяние! Далась им эта красота! Похоже, меня хотят убедить в том, что именно из–за меня лишился сна и отдыха сотник Далматов. Извелся–измучился без моего лицезрения, так что вынужден был послать за мной своего верного слугу: «Без моей женщины–мечты не возвращайся!»
Наверное, недоверие отразилось в моем взгляде, потому что Георгий Васильевич, внимательно наблюдавший за мной, горестно покачал головой:
— Вы, Ларисонька, будто мне не верите.
— Отчего же, наполовину верю.
— На какую половину? — Он решил поддержать шутку.
— На ту, которая касается моей небесной красоты.
— Какова же другая половина, в которой вы сомневаетесь?
— Другая в том, что из–за меня вы потеряли голову и пошли на все, чтобы заполучить меня в гости.
— Так уж и на все? Только послал машину с вежливым приглашением. Или что–то было не так?
— Именно так.
С лица сотника не сходила сияющая улыбка, а глаза холодно изучали меня: что это за микроб? Нет ли какого подтекста в ее речах? И почему ее не трогают комплименты? Видимо, он привык, что женщины тают перед ним, как сахар в горячем чае.
— И все же вы чем–то недовольны.
— Просто я хочу предложить вам другую форму общения между нами: на равных.
— Вот уж не думал, что вы окажетесь феминисткой.
— Вы меня не поняли. Я говорю не о равноправии, а о равенстве сиюминутных отношений. Ведь у нас намечается сугубо деловой разговор? Тогда зачем обращаться со мной как со смазливой дурочкой? Вы только намекните, что вас интересует, и я пойму. Между прочим, я три года работаю в бизнесе наравне с мужчинами и имею собственную фирму.
— Ну–ну, — он успокаивал меня, словно я закатила истерику, — никогда не думал, что простая констатация факта — я все–таки нахожу вас красивой — приведет к такому эмоциональному всплеску.
Сотник сделал вид, что не понял моего предложения говорить без экивоков. Я вовсе не отказывалась с ним пообедать, и внимание интересного мужчины было мне приятно, но все хорошо в меру. Я чувствовала, что Георгий Васильевич не привык ни перед кем заискивать. Даже перед женщинами. А тут для чего–то он наступал на горло своему самолюбию.
Зря он не стал меня слушать. Атмосфера не то чтобы доверия, но откровенности больше подошла бы для серьезного разговора.
— Вы предлагаете забыть о гостеприимстве, о галантности и немедля приступить к делу?