Насмешливый лик Смерти
Шрифт:
– Пойди сюда, - обратился он к регистраторше.
– Ради бога, поговори с ней. Я ничего не понимаю.
– Он почти кричал, то ли от злости, то ли от нетерпения.
Женщина холодно посмотрела на него, потом на меня и ничего не ответила.
– Идем, идем, - он картинно взмахнул красной костлявой рукой.
– Я не могу с ней сладить.
Она пожала плечами и прошествовала мимо него в коридор. При этом жилистое тело доктора дернулось, как будто его обдало жаром. Я встал и ушел.
Люси вышла через десять минут. Я ждал в цирюльне у дома доктора Беннета. Там было еще
Я чуть-чуть обождал и последовал за ним.
– Ваша очередь, сэр!
– прокричал мне вдогонку парикмахер. Я был уже на другой стороне улицы, а он еще стоял у окна, делая мне отчаянные знаки бритвой.
Красноносый толстяк в шляпе-панаме почти наступал Люси на пятки. Она опять привела нас на вокзал. Мы прибыли туда в тот момент, когда пассажирский поезд северного направления набирал скорость. Люси неподвижно стояла на платформе, пока его дым не растаял над холмами. Толстяк в верблюжьем пиджаке наблюдал за ней, привалившись, как куль, к багажной тележке под решетчатым навесом камеры хранения.
Люси повернулась на каблуках и направилась в здание вокзала. В узкое окошко под навесом был частично виден зал ожидания. Я перешел к другому окну, не обращая внимания на толстяка у тележки, но и не забывая о нем. Люси стояла у окошечка кассы с зеленой купюрой в руке.
Рыжий куль зашевелился и двинулся ко мне. Он приближался рывками, словно преодолевая сопротивление изрешеченного тенями воздуха. На мою руку легли два белых мягких пальца.
– Лью Арчер, n'est pas?
– спросил он с шутовской ухмылкой.
– Вы ошиблись.
– Я отстранился.
– Ты от меня не отмахивайся, парень. Я тебя прекрасно помню. Ты выступал свидетелем обвинения в деле Сэдлера, и здорово выступал. Мне пришлось повозиться с присяжными, чтобы добиться оправдания. Макс Хейс, помнишь?
Он стащил панаму, и под ней обнаружилась густая рыжая шевелюра. Хитрые глазки влажно поблескивали, как капли темного хереса. Улыбочка была виноватая, изобличавшая человека, который, несмотря на все старания, в свои сорок - сорок пять лет ничего не достиг в жизни. Улыбочка исчезла, и на лице его изобразилось недоумение.
– Хейс, - настойчиво повторил он.
– Максфилд Хейс.
Я хорошо помнил дело Сэдлера и его тоже. Я также вспомнил, что его лишили лицензии за подкуп судей в другом уголовном процессе.
– Я знаю тебя, Мак. Ну и что?
– А то, что мы сейчас перейдем улицу, я поставлю тебе рюмочку, и мы поболтаем о прежних временах.
– Слова лопались на его розовых губах, как пузыри. От него уже вовсю разило спиртным.
Я посмотрел на Люси. Она была в телефонной будке в другом конце зала ожиданий. Ее губы быстро двигались у самой мембраны.
– Спасибо, как-нибудь в другой раз. Мне нужно на поезд.
– Опять дурака валяешь. Два часа никаких поездов не будет. Боишься упустить девочку, n'est pas? Она сможет уехать только
– Его лицо засияло от удовольствия, как будто он оглушил меня хлопушкой.
Я и впрямь почувствовал себя оглушенным.
– Кто-то другой валяет дурака. А я сейчас не в настроении.
– Ну, ну, остынь.
– Катись отсюда, Макс.
– Я еще и не подкатился как следует.
– Проваливай. Ты закрываешь мне свет.
Он сделал шутовской пируэт и издевательски ухмыльнулся:
– Avee atquee valee, парень, что значит: только шнурки поглажу. Я на общественной территории, где хочу, там и гуляю. И у тебя нет монополии на это дельце. Бьюсь об заклад, ты даже не знаешь, куда сунул нос. Так что у меня преимущество.
Он понял, что я заинтересовался. Его пальцы, как мокрые слизняки, опять легли на мою руку:
– Люси - моя добыча. Я выиграл ее в лотерею исключительно благодаря своим незаурядным способностям. Сколько лет наизнанку выворачивался, и вот когда мне в руки наконец плывут денежки, я, разнесчастный, по своему пьяному обыкновению, спотыкаюсь об тебя.
– Вот это речь, Макс. И сколько в ней правды?
– Ничего, кроме правды, бог мне судья, - он с шутливой торжественностью поднял руку.
– Естественно, это не вся правда. Вся правда мне неизвестна, так же как и тебе. Давай обменяемся впечатлениями.
Люси вышла из телефонной будки. Как только она покидала замкнутое пространство, ее тело инстинктивно сжималось. Она села на скамейку, скрестив ноги, и согнулась, как будто у нее болел живот.
Хейс легонько толкнул меня локтем. Его влажные глаза сияли, как будто он собирался открыть мне имя своей возлюбленной.
– Я знаю, что тут можно огрести солидный куш.
– Сколько?
– Пятьдесят тысяч. Я хочу войти с тобой в долю. Половина на половину.
– Зачем это тебе?
– Боюсь, приятель.
– В отличие от большинства прирожденных врунов, он иногда не чурался правды.
– Ударь меня, и вскочит шишка. Стрельни в меня, и польется кровь. Напугай меня, и я потеряю голову. Я не храбрец, поэтому мне нужен храбрый напарник.
– Для отсидки?
– Типун тебе на язык. Дело абсолютно законное, можешь мне поверить. Не часто случается огрести двадцать пять тысяч законным путем.
– Дальше что?
– Минуточку. Я сказал, обменяемся впечатлениями. Теперь твоя очередь рассказывать. Например, какую историю преподнесла тебе тетя?
– Тетя?
– Ну, женщина, дама, какая разница. С мальчишеской стрижкой и брильянтами. Разве не она тебя наняла?
– Тебе уже все известно, Макс. Пожалуй, тебя ничем не удивишь.
– Попробуй. Какую она сочинила сказку?
– О пропавших побрякушках, что-то малоправдоподобное.
– Ну, мне она почище заливала. Будто бы девушка была служанкой ее покойного мужа, и муж упомянул бедняжку в завещании, а ее саму назначил душеприказчицей. И перед лицом Всевышнего я должна исполнить последнюю волю мужа и вручить Люси ее деньги.
– Он с большим ехидством воспроизвел фальшивую интонацию Уны.
– Видно, она думала, что имеет дело с клиническим идиотом.