Настольная книга судьи по квалификации преступлений: практическое пособие

Рарог Алексей Иванович

В первом случае деяние является оконченным преступлением независимо от того, была ли достигнута указанная цель. А во втором случае квалификация преступления как оконченного предполагает, что доход в крупном (особо крупном) размере был реально получен как результат преступного деяния. Если деяние было пресечено и планируемый доход реально не был получен либо не является крупным (особо крупным), то квалификация определяется направленностью умысла и должна осуществляться с учетом квалифицирующего признака, даже если фактически совершенные действия содержат состав оконченного преступления без рассматриваемого отягчающего обстоятельства. С одной стороны, в последнем случае налицо все признаки состава оконченного преступления, но с другой стороны, квалифицирующее обстоятельство, охватываемое умыслом виновного, фактически отсутствует. Поскольку это квалифицирующее обстоятельство оказывает решающее влияние на степень общественной опасности преступления,

деяние должно квалифицироваться как покушение на преступление с этим квалифицирующим признаком. Например, если сумма вложенных средств и размах незаконной предпринимательской деятельности явно свидетельствуют о намерении извлечь сверхдоходы, которые в законе определены как особо крупный размер, деяние должно квалифицироваться по ч. 3 ст. 30 и п. «б» ч. 2 ст. 171 УК как покушение на незаконное предпринимательство, сопряженное с извлечением дохода в особо крупном размере, и в случае, когда доход еще вообще не получен, и в случае, когда полученный доход уже является крупным, но еще не достиг особо крупного размера.

В российской науке уголовного права нет единства мнений о том, как следует квалифицировать разбойное нападение, если умыслом виновного охватывалось определенное квалифицирующее обстоятельство, которое на самом деле отсутствует. Преобладает мнение, что такие деяния следует квалифицировать как оконченный разбой при отягчающих обстоятельствах, поскольку специфическая конструкция состава этого преступления исключает стадию покушения на разбой, ибо он признается оконченным преступлением уже с самого первого акта, образующего нападение. Но есть и другая точка зрения. Так, Г. А. Кригер писал: «Возможны случаи, когда преступник, совершая разбойное нападение и имея прямой умысел на причинение тяжких телесных повреждений, фактически причиняет менее опасные повреждения. Действия виновного в таких случаях следует квалифицировать как покушение на разбой, совершенное при отягчающих обстоятельствах» [312] . Подобную же позицию занимает и Л. Д. Гаухман, по мнению которого, «покушение на причинение тяжкого телесного повреждения, осуществленное при разбойном нападении, когда желаемые преступником последствия не наступили, представляет покушение на разбой при отягчающих обстоятельствах и должно квалифицироваться по ст. 15 и п. «в» ч. 2 ст. 91 или и. «в» ч. 2 ст. 146 УК РСФСР» [313] , а «предложение организатора, руководителя или иного представителя одной организованной группы, адресованное к представителю, в частности организатору или руководителю, другой организованной группы, создать объединение организаторов, руководителей или иных представителей организованных групп в целях разработки планов и условий для совершения тяжких или особо тяжких преступлений, когда адресат не дал на это своего согласия» [314] следует квалифицировать как покушение на создание преступного сообщества.

312

Кригер Г. А. Квалификация хищений социалистического имущества. М., 1971. С. 154.

313

Гаухман Л. Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969. С. 92.

314

Гаухман Л. Д. Квалификация преступлений. С. 185.

Точки зрения названных ученых и их сторонников представляются логически обоснованными. Ведь усиление ответственности, например, за разбой связано именно с реальным наступлением последствий в виде тяжкого вреда здоровью, поэтому их фактическое отсутствие исключает квалификацию разбоя как связанного с причинением такого вреда. Однако нельзя квалифицировать деяние и без учета того, что субъект намеревался причинить тяжкий вред здоровью, поскольку данное квалифицирующее обстоятельство охватывалось его умыслом. В такой ситуации имеется состав оконченного преступления, но без отягчающих обстоятельств (если, разумеется, отсутствуют другие квалифицирующие признаки). Что касается состава квалифицированного разбоя по признаку наступления последствий в виде тяжкого вреда здоровью, то он, как состав именно оконченного преступления, отсутствует. Следовательно, такое деяние должно квалифицироваться как покушение на разбой, сопряженный с причинением тяжкого вреда здоровью.

Аналогичным должен быть подход к квалификации разбойного нападения с применением оружия, не обладающего поражающими свойствами, о чем не было известно субъекту преступления. Такое деяние неправильно было бы квалифицировать как разбой без отягчающих обстоятельств, поскольку субъективно лицо совершало преступление повышенной общественной опасности. Но нельзя квалифицировать его и как оконченное преступление при отягчающих обстоятельствах, раз применяемые предметы объективно не могли причинить людям вреда (если, конечно, виновный не собирался использовать их для нанесения ударов). Следовательно, такое разбойное нападение нужно рассматривать как покушение на разбой с применением оружия, то есть по ч. 3 ст. 30 и ч. 2 ст. 162 УК.

По аналогии с вопросом о возможности покушения на совершение разбоя при отягчающих обстоятельствах целесообразно рассмотреть вопрос о принципиальной возможности покушения на совершение преступлений с усеченным составом, не имеющим квалифицирующих признаков.

В теории уголовного права практически общепризнано, что посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК), на жизнь лица, осуществляющего правосудие или предварительное расследование (ст. 295 УК), и на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317 УК) означает убийство либо

покушение на убийство указанных лиц. Из этого вытекает, что преступление признается оконченным с момента совершения действий, непосредственно направленных на лишение потерпевшего жизни, следовательно, стадия покушения на эти преступления невозможна. Это верно во всех случаях, когда сознание виновного правильно отражает объективные свойства совершаемого деяния. Но ситуация меняется, если посягающий допускает ошибку в личности потерпевшего: желая лишить жизни, например, государственного деятеля в целях прекращения его государственной деятельности, он по ошибке принимает за него другого человека, стреляет в него и промахивается. Налицо неудавшаяся попытка посягнуть на жизнь государственного деятеля, но не реальное посягательство. Квалифицировать деяние по ст. 277 УК невозможно, поскольку жизнь государственного деятеля не находилась в реальной опасности и основам конституционного строя Российской Федерации ничто не угрожало. Но с учетом субъективной направленности деяния на этот объект преступление следует квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК, хотя с точки зрения формальной логики такая квалификация представляется не совсем обычной — покушением на покушение.

А как следует квалифицировать то же деяние, но с уточнением фактических обстоятельств: посягающий на жизнь государственного деятеля из-за ошибки в личности потерпевшего выстрелил в другого человека и убил его? По направленности умысла на определенный объект (основы конституционного строя) преступление должно квалифицироваться по ст. 277 УК. Однако, думается, и в этом случае нет оснований квалифицировать его как оконченное преступление, поскольку основам конституционного строя Российской Федерации также ничто реально не угрожало. Для приведения направленности умысла в соответствие с фактическим содержанием преступления опять же следует применить юридическую фикцию — деяние, доведенное до логического завершения, квалифицировать как покушение на преступление, предусмотренное ст. 277 УК.

Тщательное исследование содержания и направленности умысла, а также мотивов и целей виновного необходимо для точного отграничения покушения на одно преступление от оконченного посягательства на другой объект. В судебной практике встречаются случаи ошибочной квалификации преступления как умышленного убийства, хотя умысел виновного на лишение жизни не установлен.

X. был осужден за покушение на убийство С., которому он во время ссоры и в ответ на два удара рукой по лицу нанес удар ножом в левую половину грудной клетки, причинив проникающее ранение с повреждением левого легкого и сердечной сумки. В постановлении по этому делу Пленум Верховного Суда СССР указал, что по обстоятельствам дела можно заключить, что X. не желал лишать жизни С., с которым был в дружеских отношениях, поэтому его умысел был направлен не на убийство, а на причинение тяжких телесных повреждений [315] .

315

См.: Бюллетень Верховного Суда СССР. 1978. № 1. С. 30–32.

В судебной практике не единичны случаи квалификации преступлений как покушения на убийство, тогда как на самом деле деяние содержит признаки особо злостного хулиганства.

За покушение на убийство был осужден В., который, будучи в нетрезвом состоянии, произвел, как указано в приговоре, выстрел из охотничьего ружья 16-го калибра в окно дома К. с целью лишения жизни последнего. Между тем Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР установила, что В. стрелял с близкого расстояния и хорошо видел потерпевшего, находившегося в освещенной комнате, но тем не менее не получившего никаких ранений. По словам подсудимого, он хотел просто попугать К., с которым у него сложились неприязненные отношения, но убивать его не хотел. При таких обстоятельствах содеянное В. следует квалифицировать как особо злостное хулиганство, а не как покушение на убийство [316] .

316

См.: Постановления и определения по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. С. 157–158. Аналогичные ошибки были допущены по другим делам (См.: Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда СССР по уголовным делам. С. 679–680; Бюллетень Верховного Суда РСФСР. 1968. № 4. С. 7).

Иногда суды квалифицируют как преступления против собственности деяния, совершенные без цели присвоения чужого имущества. М. был осужден за злостное хулиганство и покушение на открытое завладение имуществом граждан. Вечером пьяный М. из хулиганских побуждений нанес удары по голове незнакомым ему В. и А. Несколько позже он беспричинно толкнул Г., отчего она упала, а затем ударил палкой по голове X. Через некоторое время он подошел на улице к С. и потребовал у нее деньги. Получив отказ, он замахнулся на нее каким-то предметом, затем сбил на землю и нанес несколько ударов ногами.

Как видно из показаний свидетелей и обстоятельств дела, М. никаких конкретных действий по завладению имуществом С. не предпринимал, а когда с головы Т. упала на землю меховая шапка, М. ее поднял и возвратил владелице. Это свидетельствует об отсутствии корыстных мотивов в действиях М. и указывает на то, что он действовал из хулиганских побуждений. Следовательно, все действия М. квалифицируются как хулиганство и не содержат признаков покушения на открытое хищение чужого имущества [317] .

317

См.: Постановления и определения по уголовным делам Верховного Суда РСФСР. С. 291–293.