Настоящая крепость
Шрифт:
Вот почему в настоящее время он направлялся к весельным галерам у дамбы Теллесберга. Ветра было очень мало, едва хватало, чтобы поднять легкую зыбь, и с каждым хлопком парусины он делал не более двух узлов. На самом деле, вероятно, меньше. Ветерка едва хватало, чтобы время от времени развевать знамя на его бизань-мачте, но этого было достаточно, чтобы показать - возможно, порывами - золотого кракена Армака, плывущего по серебристо-синей шахматной доске Чисхолма, разделенной черным цветом Чариса. Но это знамя отличалось от любого другого имперского чарисийского знамени, поскольку на нем были изображены золотая и серебряная
Что, в свою очередь, имело какое-то отношение к полчищам легких кораблей, устремившихся им навстречу, и оглушительным возгласам, раздававшимся от них. Почти целый год прошел с тех пор, как императрица Шарлиэн отбыла в Чисхолм, и полтора года с тех пор, как император Кэйлеб отплыл в Корисанду. На самом деле, официально предполагалось, что они вернутся в Теллесберг на целый месяц раньше, и не один коренной чарисиец разозлился - в некоторых случаях красноречиво - из-за задержки.
Конечно, половина задержки была вызвана исключительно встречными ветрами на обратном пути, с которыми даже император или императрица не могли ничего поделать. Тем не менее, они должны были покинуть Черейт на целых три пятидневки раньше, чем они это сделали, и нельзя было отрицать, что между столицами-близнецами Чарисийской империи уже возникло определенное соперничество. В целом, это было удивительно дружеское соперничество, но это не делало его менее реальным, и более придирчивые коренные чарисийцы возражали против решения своих монархов продлить свое пребывание в Черейте.
По большей части те, кто жаловался, не находили сочувствия у своих собратьев. Во-первых, их юные монархи были удивительно популярны среди своих подданных (кроме, конечно, сторонников Храма, большинство из которых не хотели бы ничего лучше, чем видеть их мертвыми, но нельзя иметь все). Во-вторых, большинство их подданных понимали, что правители империи, сражающиеся за свою жизнь против остальных семидесяти или восьмидесяти процентов мира, могут иногда оказаться вынужденными изменить расписание. И в-третьих, как прямое следствие этой необходимости время от времени менять расписание, Шарлиэн провела три дополнительных месяца в Теллесберге, прежде чем уехала в Черейт.
Однако истинной причиной, по которой жалобщикам довольно резко велели заткнуться, была новость о том, что императрица Шарлиэн не только беременна, но и что наследник императорского престола родится прямо здесь, в Теллесберге. Ребенок был бы не просто чарисийцем, но коренным чарисийцем по рождению. Несомненно, королевская семья была бы слишком тактична, чтобы когда-либо сказать об этом, но все, кто имел значение, знали бы. Отсюда и дикая волна радостных возгласов, захлестнувшая эти сотни небольших судов, когда "Эмприс оф Чарис" свернул свой холст, и буксиры направились к галерам, ожидающим, чтобы доставить его к причалу.
Получи, Черейт!
***
– Вы знаете, если все наши коренные чарисийцы не перестанут злорадствовать, у нас, скорее всего, будет гражданская война, - капризно сказал Рейджис Йованс.
Граф Грей-Харбор сидел в конце обеденного стола, глядя на Кэйлеба сверху вниз. Шарлиэн сидела справа от Кэйлеба, напротив епископа Хейнрика Уэйнейра, а Бинжэймин Рейс сидел справа от епископа.
Который казался - особенно для Уэйв-Тандера и Грей-Харбора - неизбежно неполным без Мерлина Этроуза, стоящего за спиной императора.
– О, конечно же, нет, Рейджис, - безмятежно ответил Уэйнейр на заявление Грей-Харбора. Ему было около восьмидесяти лет, у него были белоснежные волосы и карие глаза, окруженные морщинками от улыбки. Его худощавое телосложение, сутулая осанка и выступающие вены на тыльной стороне ладоней создавали впечатление хрупкости, но на самом деле его здоровье было превосходным, и с его разумом все было в порядке.
– О, нет, милорд?
– Грей-Харбор улыбнулся.
– Возможно, вы не слушали то, что слышал я?
– Я слышал столько же злорадства - извините, чрезмерно радостного праздничного комментария - сколько и вы, - ответил Уэйнейр.
– Однако уверен, что чисхолмцы ее светлости никогда не обидятся без причины. В конце концов, - настала его очередь улыбнуться, - наследник может родиться здесь, в Теллесберге, но где был зачат ребенок?
Глаза Грей-Харбора расширились, и он откинулся на спинку стула, долго глядя на епископа. Затем он покачал головой.
– Знаешь, мне это даже в голову не приходило.
– Он снова покачал головой, выражение его лица было озадаченным.
– Боже, боже! Они собираются позлорадствовать над этим, не так ли?
– На самом деле, они уже делают, - сказал Кэйлеб покорным тоном.
– Злорадствуют, я имею в виду. И говорят о таинственных "вещах" в чисхолмской воде или воздухе.
– Он криво улыбнулся.
– Знаю, что каждый в империи имеет законный интерес к обеспечению преемственности. Я это понимаю. Даже сочувствую этому. Но должен тебе сказать, что начинаю чувствовать себя каким-нибудь призовым скаковым конем или драконьим жеребцом.
– Что делает меня именно чем, если я могу спросить?
– спросила Шарлиэн, положив одну руку на свой раздутый живот.
– Другая половина уравнения?
– невинно предположил Кэйлеб, и она ударила его по костяшкам пальцев другой рукой.
– Вы видите, с чем мне приходится мириться?
– спросила она у стола в целом, и в ответ раздался хор смеха.
– На самом деле, ваша светлость, - сказал тогда Грей-Харбор с более серьезным выражением лица, - то, что ваш ребенок был зачат в Чисхолме и родится в Старом Чарисе, вероятно, самое лучшее, что могло произойти. При всем уважении к деликатным чувствам его величества - и вашим собственным, конечно, - это должна быть самая широко обсуждаемая беременность в истории обоих королевств. И, - его улыбка внезапно стала нежной - подавляющее большинство ваших подданных рады за вас.
– Это, ваша светлость, абсолютная правда, - мягко сказал Уэйнейр.
– Мы служили благодарственные мессы каждую среду днем в соборе Теллесберга с тех пор, как получили известие о вашей беременности. Посещаемость была высокой. И многие из ваших подданных незаметно оставляли небольшие подарки - несколько монет здесь или там, иногда просто букетик цветов или небольшую записку, в которой говорилось, как усердно они молятся за вас и вашего ребенка.
– Он покачал головой.
– Я очень сомневаюсь, что какая-либо будущая мать в истории Чариса когда-либо получала столько молитв и благословений, сколько вы.