Наступление бури
Шрифт:
Хоть что-нибудь!
— Дэвид! — сорвалось с моих уст.
Внизу, под мостом, его видно не было. Зато туда прикатили полицейские машины: мигающие огни, взбудораженные лица. А вот Дэвида — никаких признаков. Так же как и Хранителя.
Потом мое внимание привлекло какое-то шевеление глубоко в тени эстакады, и я увидела их обоих, зависших в воздухе. Дэвид удерживал Хранителя, и они медленно, жутко покачивались и поворачивались на ветру. Беззвучный балет.
Никто больше этого видеть не мог. Только я.
Я ощущала тошноту, холод и страшную, страшную слабость и понимала, что отток энергии от
— О господи! — прошептала я, чувствуя в буквальном смысле, как из меня вытекает жизнь.
Он поднял взгляд, и меня потрясла бледность его лица, горечь в его потемневших глазах.
— Я не могу, — произнес он, и, несмотря на разделявшее нас расстояние, я услышала его так, словно слова прозвучали совсем рядом. — Джо, я убиваю тебя.
— Сначала опусти его.
Он попытался.
Я ощутила, как он начал снижение, но процесс вышел из-под контроля, превратившись в падение. Страшным усилием он прервал его, но лишь на миг, и, не удержавшись, снова полетел вниз.
Чтобы как-то вмешаться, у меня имелось не больше трех секунд, и я вовсе не была волшебницей, способной по своему желанию приостановить действие закона всемирного тяготения. Да, у меня имелась определенная сила, но я привыкла использовать ее, оперируя совсем иными масштабами, орудуя с напряжением в миллионы вольт и прилагая ее чаще для разрушения, а отнюдь не для исцеления.
Удержание Хранителя требовало точечного контроля над весьма переменчивыми и коварными силами, тщательного сбалансирования ветров по меньшей мере с трех направлений и точного расчета того, сколько энергии может быть приложено к уязвимой человеческой плоти в каждый конкретный миг.
Дэвид же представлял собой яркую, но угасающую искру. Между нами протянулся черный мост: стремительный поток энергии, вытекая из меня, устремлялся к нему. И жадно поглощался.
Раскинув руки, я потянулась наружу изо всех сил, пока не почувствовала, что этак меня может разорвать, изломать и смести. Во рту ощущался привкус крови, все мое тело алчно требовало воздуха, быстро и опасно опустошаясь, теряя последние крохи внутренней энергии, изливавшейся с воем наружу, в воздушную среду. Я пыталась сделать то, что делала до того тысячи раз: изменить температуру окружающего воздуха на субатомном уровне, интенсифицировав движение молекул, что, в свою очередь, должно было повлечь за собой разогрев и подъем теплого воздуха под напором холодного, то есть атмосферный сдвиг в нужном направлении, управляемый ветер.
Впервые в жизни у меня… ничего не вышло.
Сначала я ощутила яркую, жаркую, сопровождаемую хлопком вспышку, а потом Дэвида как отсекло: сила прекратила струиться из меня черным потоком, да так резко, что отдача отшвырнула меня назад. А когда я, восстановив равновесие, снова метнулась к ограде, Дэвид уже выронил Хранителя.
Тот с истошным криком летел вниз.
Я ничего не могла поделать. Ничего!
Вскрикнув, я закрыла глаза, чтобы не видеть жуткой картины того, как его тело падает на бетонку, как раскалывается череп и разлетаются брызги крови.
Но это не помешало мне услышать треск ломающихся костей, с которым из него ушла жизнь.
Что же до
— О боже!
Это не прекращалось. Я чувствовала, как из меня высасываются последние крупицы энергии: жизнь, тепло, дитя… «О господи, только не дитя, ты не можешь, Дэвид…»
Все вокруг нас как бы… застыло. В каком-то непостижимом смысле я пребывала вне времени, вне жизни, вне дыхания. Словно почувствовала себя джинном, точнее, вспомнила ощущения той поры, когда им была. С той лишь разницей, что некая моя сердцевина с истошным воем разрывалась от страшного напряжения. И это было неисцелимо.
Время остановилось. Но не боль.
Потом кто-то вмешался.
Я услышала за спиной приближавшиеся шаги, обернулась взглянуть, кто это, и у меня перехватило дыхание. Ко мне сквозь застывший в неподвижности мир направлялся Джонатан. Люди замерли на полуслове, полушаге, полувздохе: двигались только он и я.
В отличие от большинства джиннов, Джонатан, самый могущественный из них, выглядел обычным человеком. Средних лет мужчина с короткими, седеющими волосами. Телосложение бегуна: угловатый, жилистый. Глаза черные, а лицо могло быть и доброжелательным, и безразличным, и жестоким, в зависимости от настроения и освещения. Просто один из толпы.
На самом же деле он был так далек от человека, что по сравнению с ним и Дэвид мог показаться не более чем соседским мальчишкой.
— Ты должен помочь мне, — начала я, хотя должна бы знать, что ему противен сам звук моего голоса.
Он подступил ко мне вплотную, схватил за горло и с силой прижал к перилам.
— Тебе повезло, — прорычал он, — что я в добром настроении.
С этими словами Джонатан взглянул через мое плечо, туда, где в воздухе застыл, не завершив трансформации, перекрученный призрак Дэвида. Внизу, на дороге, валялось искалеченное тело Хранителя. Лицо Джонатана утратило всякое сходство с человеческим, всякое выражение. Осталось лишь еще более сильное, чем раньше, ощущение вихрящейся вокруг него могучей и устрашающей силы.
Даже ветер стих, словно опасаясь привлечь к себе его внимание.
— Джонатан… — хрипло заговорила я.
— Джоанн, — оборвал он меня, и имя мое прозвучало в его устах низким, злобным и мрачным урчанием, — ты, похоже, не слушаешь, что тебе говорят. Я сказал, чтобы ты берегла Дэвида. Глядя на все это, не скажешь, чтобы ты так делала. На самом деле…
Его рука сдавила мое горло и встряхнула меня так, что я чуть не задохнулась.
— На самом деле, черт возьми, он выглядит гораздо хуже, чем когда я его видел в последний раз. Неудивительно, что я очень разочарован.
В нем, несомненно, клокотала ярость, пусть и скрытая за невозмутимым лицом и теплыми, глубокими черными глазами.
— У меня нет времени на всякую дрянь, — промолвил он и снова повернулся ко мне, встретившись со мной взглядом.
О господи, теперь даже в его глазах проступало бешенство: оно вспыхивало в черной глубине красными искрами, грозя прорваться наружу. Прорваться и разнести в клочья и меня, и этот мост, и город, и весь мир. Силы бы у него хватило: я чувствовала, как от него пышет ею, словно жаром от потока лавы.