Наступление продолжается
Шрифт:
— Потерпи, дружок, лучше будет!..
Ольга кладет руку на лоб лежащего, но сразу же отдергивает ее: она чувствует на лбу его ту прохладу, которой не бывает у живых.
Расстегнув карман гимнастерки умершего, она достает его документы. Раскрывает красноармейскую книжку, аккуратно завернутую в кусок клеенки. Нужно записать фамилию. Вот: Иван Ярков, Рязанской области, член ВЛКСМ, холост, год рождения 1925. «Ровесник мой», — вздыхает Ольга. Она записывает фамилию солдата в рапортичку об умерших.
Из
И ей вдруг вспоминается госпиталь, светлые палаты, спокойные, уже отдохнувшие от передовой раненые, неторопливые врачи.
Конечно, и там было трудно, но все-таки легче. И все же она нисколько не жалеет, что оставила госпиталь.
Ольга обтерла куском бинта руки и оглядела хату. Два солдата по ее просьбе вынесли умершего Ваню Яркова в сени. Раненые, перевязанные и уложенные кто на чем, тихо лежали вдоль стен. Только изредка кое у кого прорывался несдержанный стон.
«Кажется, все! — с облегчением подумала Ольга. Но тут же, как острый, холодный ветерок прошло по сердцу: — А где сейчас Никита Белых? Что с ним? Вот о Яковенко слышала, а о Никите…»
«Нет, с ним ничего не может случиться!» — попыталась она успокоить себя. Она решила выйти на улицу, подышать свежим воздухом: в хате было душно. Дверь раскрылась, и в хату вошли два солдата, неся на носилках, сделанных из жердей и плащ-палаток, неподвижное тело, покрытое серой прожженной шинелью. За носилками шел пожилой сухощавый боец.
— Эй, ребята, ставь здесь! — скомандовал он двоим, и те осторожно опустили носилки на пол.
— Поскорее, сестрица! — сказал солдат, хотя Ольга сразу же подошла к раненому. — Ты над ним постарайся — это герой. И в санчасть побыстрее доставьте.
Убрав наброшенную на раненого шинель, Ольга увидела на его груди пропитавшуюся кровью повязку.
Раненый — это был Опанасенко — тяжело и прерывисто дышал, закрыв глаза. Ольга торопливо стала накладывать поверх набухшей повязки свежий бинт. Когда она дотронулась до плеча Опанасенко, тот очнулся.
— Григорий Михайлович! — хрипло позвал он.
— Я! — откликнулся Снегирев. Полчаса назад он и Алексеевский нашли Опанасенко в хате, когда они, как и другие бойцы, выискивали оставшихся в селе немцев.
— Автомат мий подобрали?
— Подобрали, — успокоил Снегирев.
— А где ж вин?
— У Алексеевского. Он во дворе пленных караулит.
Опанасенко тревожно приподнял голову.
— Григорий Михайлович! — взмолился он. — Будь ласков, сбереги мий автомат. Схорони где-нибудь на повозке, пид мешками. А то старшина отдаст кому попало. Вернусь — опять возьму…
— Будь уверен,
Опанасенко опустил голову и спокойно закрыл глаза.
Снегирев, оглядываясь, вышел во двор. Там под охраной Алексеевского находились несколько пленных. Один из них, пожилой тотальник, сидел на снегу, болезненно морщась. Он обернулся к Снегиреву, неловко поднялся и что-то оживленно заговорил, показывая на ногу.
— Ранен, что ли? — догадался Снегирев.
Тотальник заулыбался и, тыча себя в грудь, начал быстро-быстро объяснять:
— Шлоссер! Шлоссер! Работа, работа! — повторял он, показывая на свои руки. — Нике нацист!
— Не фашист, говоришь? — Снегирев догадался, о чем толкует немец. — Слесарь? Трудящийся? А что же ты за Гитлера воюешь?..
— Гитлер — фуй! — затряс головой тотальник.
— Фуй? — усмехнулся Снегирев. — Сейчас вы все хорошие! — Но все-таки подумал: «А может, и в самом деле — рабочий класс? Не все ж немцы за Гитлера».
— На, лопай! — Григорий Михайлович вытащил из кармана шинели краюху и сунул ее тотальнику.
Ольга закончила перевязку и, вспомнив что-то, выбежала из хаты.
— Товарищ, товарищ! — крикнула она Снегиреву, уже выходившему со двора вслед за Алексеевским, конвоировавшим пленных. — Скажите там Цибуле, чтоб за ранеными повозку скорее прислал. Мне же отправлять не на чем!
— Ладно, дочка.
Через полчаса, передав Цибуле просьбу Ольги, Снегирев повел пленных дальше в тыл. Тотальника, раненного в ногу, он оставил Цибуле, с тем чтобы тот отправил его в штаб с попутной повозкой.
Санитар вернулся быстро и привез нескольких раненых. Разгрузив повозку, он хотел было ехать снова к передовой, но Цибуля задержал его:
— Минуточку, я сам с тобой поеду!
Цибуля стоял возле повозки и не без тревоги слушал, как случайные пули, посвистывая, пролетают высоко над двором.
Он хотел выгадать во времени и поехать на передовую не поздно и не рано, а так, чтобы и не навлечь на себя гнев начальства, и не рисковать собой. Уж таков был характер Цибули: во всем выгадывать для себя.
Во двор зашли и проковыляли к хате, поддерживая друг друга, двое раненых. Оба пристально посмотрели на Цибулю и скрылись в дверях. А через минуту из хаты выбежала Зина с санитарной сумкой в руке, на ходу застегивая ватник.
— Поехали! — крикнула она.
— Куда это? — удивился Цибуля.
— На передовую!
— Прикажут — поедем! — несколько ошарашенный, но все же стараясь сохранить начальственный тон, возразил Цибуля.
— Эх ты!.. — вышла из себя Зина. — Ну и оставайся, а я поеду!..