Настя как ненастье
Шрифт:
— Знаешь, — Моника замерла подле Иннокентия, прижав к животу кожаный сундучок, — меня всегда удивляло, что ты ни разу не спросил, почему я не хочу родить ребенка. Так вот я скажу, почему. Потому что я не хочу, чтобы у него не было отца. Пусть говорят, что отец не важен, но я так не считаю. Так вот, у моего ребенка, если он у меня когда-нибудь будет, будет отец.
— Ты собралась рожать от него прямо сейчас? — спросил Иннокентий то, что не собирался спрашивать, то, что его уже не интересовало.
— Нет. Я хочу пожить с ним хотя бы год под
— Тогда удачи тебе, Моника, — Иннокентий нарочно произнес ее имя целиком. Имя ему не нравилось и его носительница тоже больше ему не нравилась.
— Спасибо за пожелание!
Моника отвернулась, схватила сумочку, и Иннокентий, заметив, как у нее резко опали плечи, громко сказал:
— Пошли завтракать, пока у них обед не начался.
Моника встрепенулась, тряхнула головой, бросила на кровать сумку, оставляя телефон в номере, и первой шагнула к двери. Он тоже взял только ключ. Это их последний завтрак. Пусть мир с его проблемами подождет.
Впрочем, основные проблемы они не сумели запереть в гостиничном номере и потому ели молча. Только когда Иннокентий размешал ложечкой в чашке Моники сахар, она сказала ему тихое спасибо. Он не ответил даже «пожалуйста», только поджал губы.
За окнами продолжал лить дождь.
— Поедем в город? — осторожно спросила Моника.
— Пойдем в кино, а там уже и обед не за горами…
— А потом в пробку попадем.
— А ты куда-то спешишь?
Она отвела глаза: они блестели. На ресницах не было туши, поэтому слезы Моника сдерживала силой воли. Иннокентий не протянул руки, хотя мог свободно сжать ее запястье, с которого съехали часы. Он просто не хотел к ней прикасаться. Однако на выходе все же подал руку, придержал для нее дверь машины, но больше ничего. Хотел было предложить деньги за гостиницу, но испугался испортить и так испорченный уже воскресный день. Просто купил им билеты в кино и оплатил дорогой обед.
В ресторане они говорили обо все. И ни слова о себе самих. Впервые они не сорвались ни на что личное. В машине, конечно, больше молчали. Почти четыре часа, проведенные на запруженной мокрой трассе.
— Не останешься? — спросила Моника тихо, когда внедорожник затормозил у ее подъезда.
Иннокентий молча покачал головой. Она не вздохнула. Вышла, захлопнула дверь, сама открыла заднюю, взяла сумку и ушла. В дождь. Иннокентий выключил музыку и взял сигарету. Впервые он курил в салоне машины. А дома первым делом, даже не разувшись, достал из кухонного шкафчика бутылку и налил себе полстакана. Выпил залпом теплую водку и даже не поморщился. Потом все же решил вернуться к двери, чтобы разуться. Скинул кроссовки пяткой, не расшнуровывая, но те отчего-то не встали на привычное место под вешалкой.
— Что за фигня?
Иннокентий не чувствовал себя даже слегка пьяным. Он зажег в прихожей свет и замер: носы его кроссовок уперлись в задники кроссовок Насти.
9 "А
Иннокентий осмотрелся и даже выдохнул, не найдя ни на вешалке, ни под ней ни рюкзака девушки, ни ее курточки. Кто знает — может, это сменная обувь, которую она решила не таскать туда-сюда. И все равно он позвал:
— Настя!
Скорее даже выдохнул — настолько тихо прозвучало в полутемной квартире имя ночной гостьи. Оно вырвалось само — точно озвученная внутренним голосом мысль. Почти одиннадцать — что Насте тут делать? И все же, против воли и всякого здравого смысла, без тапок, босиком, на цыпочках хозяин прошел через темную гостиную, так же тихо приоткрыл дверь спальни и просветил темноту экраном телефона: кровать идеально застелена, как он и оставил ее в субботу.
— Кеша!
Он чуть не выронил телефон, оглушительно хлопнул дверью, резко потянув на себя ручку, и обернулся.
— Что ты тут делаешь?
Иннокентий выдохнул вопрос почти беззвучно. Телефон светил в пол, и он видел лишь силуэт Насти, сидящей на диване. На плечах что-то накинуто — слава богу!
— Вы же сказали, что вернетесь только завтра вечером…
Голос пусть тихий, извиняющийся, но вот не пропадает, как у него.
— Сказал, — Иннокентий сделал паузу, чтобы собраться. — Планы поменялись. Так что ты тут делаешь?
В два гигантских шага он преодолел расстояние до двери и включил верхний свет даже меньше, чем наполовину, но Настя все равно зажмурилась. На одном плече у нее висела куртка — она явно использовала ее в качестве одеяла.
— Дождь пережидала и уснула. Извините. Я сейчас уйду.
Она вскочила с дивана и стала судорожно искать на ковре отсутствующие тапки. Потом вспомнила, что их нет и не может быть, вскинула голову и покраснела. Густо-густо. Иннокентий улыбнулся. Не смог сдержать улыбки: такой маленькой и напуганной она сейчас ему показалась.
— Куда ты пойдешь? — он махнул в сторону зашторенного окна. — Дождь стеной. Лучше маме позвони и скажи, что приедешь утром, потому что хозяин все равно где-то шляется.
Он выдохнул слишком громко и замер: такого отрезвляющего сюрприза у него еще не было. Теперь улыбнулась Настя, и ее лицо сразу обрело взрослые черты.
— Я вообще-то уже сказала ей, что приду завтра, когда закончу роспись.
Иннокентий скрестил ноги, поняв, что стоит, как в школе на физкультуре: ноги на ширине плеч, руки по швам, голову налево…
— И кому из нас двоих ты сказала правду?
Настя не отвела глаз, но улыбку спрятала, прикрыв верхней губой нижнюю.
— Маме. Я всегда говорю маме правду. Я собиралась завтра дождаться вашего прихода. Я не смогла закрыть замок снаружи. Пришлось остаться. Дождя я не боюсь.
— Так ты здесь все выходные, что ли? — Иннокентий почувствовал, как у него участились сердцебиение. — Вот так, на диване? — он даже махнул в сторону Насти рукой. — Хотя постой… Ты была в другой футболке.