Настя как ненастье
Шрифт:
— А, может, я хочу посмотреть, как ты бреешься? Нельзя?
Он резко отвернулся, чтобы незаметно выдохнуть. Надо было остаться у Моники! Да плевать на ее мужика — отшил нормальную бабу. Эта малолетка мозг вынесет за одну ночь так, что завтра работать не сможет!
— Откуда у тебя шрам?
Он остановил бритву на середине щеки и выплюнул в свое отражение:
— Порезался.
Настя молча вышла из дверной рамы и свернула в сторону гостиной — пусть ждет в спальне, а то у него еще прошлые порезы не зажили. Что ей надо? Роль новую на себя примерить? Актриса? Или парню своему насолить? Ну,
Иннокентий даже бритву в раковину бросил, так и не коснувшись второй белой щеки. Если это так, то он по-взрослому должен уйти спать на диван и дать девочке возможность выплакаться. Ну, может, попытаться успокоить ее парой слов. Вдруг расскажет подробности, тогда можно будет даже совет какой-нибудь дать… Хотя какой тут совет, когда у самого нервы обнажены…
Он снова схватился за бритву, уставился в свои собственные глаза — нет, мужик, ты свиньей не будешь. Девка потом сто раз пожалеет, что пустила тебя в святая святых. Завтра она уйдет к маме и вся эта дурацкая ситуация останется лишь пустым воспоминанием. Один придурок уже сделал ей больно, ты не станешь следующим.
— Настя, — он остановился в дверях спальни. Тянуть ни к чему. Надо просто рубить с плеча: — Кинь мне подушку, пожалуйста. Я на диван пойду.
Тишина. Потом шелест постельного белья. Щелчок выключателя. И на прикроватной тумбочке вспыхнул ночник. Настя сняла футболку, но сейчас спрятала от него грудь в одеяло.
— Не обижайся на меня. Ты классная девчонка. А он дурак. Думай об этом в таком ключе. Будет легче.
Тишина. Только шелест одеяла, которое Настя отпустила, чтобы исполнить его просьбу. Иннокентий поймал подушку.
— Спасибо, Настя.
— Спасибо, Кеша, — сказала она почти что полным шепотом. — Я знаю, что он дурак. Но это не имеет к тебе никакого отношения.
— Не имеет, конечно, — сказал он, поняв, что Настя замолчала насовсем, потому что улеглась на подушку, натянув одеяло до самого носа.
Но тут она вдруг повернула к нему голову:
— Мы давно расстались. Но я не смогла его забыть. Я подумала, что если…
И она отвернулась и продолжила, смотря на теплую ткань абажура ночника:
— Если я пойму, что можно и с другим, то мне станет легче.
Иннокентий сглотнул. Громко. Ком показался ему безумно горьким. И он вдавил подушку себе в грудь.
— Так про второго ты не лгала?
Она не обернулась, но сказала достаточно громко:
— Я никогда не лгу.
— Настя, так не делают. Может, стоит подождать, когда влюбишься опять, а?
Он увидел, как она мотнула головой.
— Почему?
— Это больно. Не хочу больше.
— Настя, в жизни много чего больно. Ты спрашивала про шрам. Так вот… Мы разбились в отцом в лобовом. Он был за рулем и чудом повернул машину так, чтобы хотя бы у меня был шанс выжить. Чудом я выжил.
Она повернула голову, но не подняла ее с подушки.
— Думал, никогда за руль не сяду. Но, как видишь, сел. Три года прошло, а я все трясусь, проезжая место аварии. И на кладбище еще ни разу не был. Не могу. Знаешь, это как обманывать себя — ну, типа, он уехал, но еще вернется… Настя, — он зря позвал, она и так
— Ты сигареты купил? — спросила она так неожиданно, что Иннокентий еще сильнее прижал подушку к груди.
— Знаешь, не было. И мне как-то курить даже расхотелось. И шоколадки не было. Это уже плохо. Но можно пережить.
Настя продолжала смотреть ему в глаза, и он опустил свои. Отвернулся и шагнул за порог спальни.
— Кеша!
Он остановился. Выпрямился.
— Кеша, почему ты передумал?
Он обернулся.
— Потому что ты классная девчонка, — и даже улыбнулся. — А с классными девчонками очень тяжело на утро расстаться. А я не готов к отношениям. Если хочешь знать, я сегодня разошелся с девушкой, с которой был три года, поэтому и приехал домой. У нее уже год оказался другой.
— У него тоже была другая, — пробубнила Настя уже в подушку.
И Иннокентий, швырнув ту, что держал в руках, на кровать, присел с ней рядом и притронулся к Настиному плечу.
— Если хочешь плакать, плачь. Но лучше не надо, слышишь? А хочешь, я сбегаю в магазин за шоколадкой? Фазера нет, но я куплю Милку, хочешь?
— Не надо, — буркнула Настя.
— Надо, Настя, надо… Я быстро.
Она приподнялась на локтях.
— Там же дождь?
— Полгода плохая погода, полгода совсем никуда… — пропел Иннокентий и поднялся. — Зонтик возьму. Смотри, не засыпай!
И он действительно взял зонтик, но не раскрыл. Моросило и не было ветра, поэтому он не прятал, а наоборот с удовольствием подставлял ветру лицо. С души вдруг как камень свалился. Он перепрыгивал лужи, точно мальчишка. Безумная легкость овладела им. К черту секс! Понять, что ты не ошибся в девушке, намного круче!
— Вам помочь?
Продавщица все та же. С той же осуждающей гримасой.
— Нет, я в порядке.
И он действительно был в порядке. Во всяком случае в том, в котором желал быть, а не в том, о котором подумала тетка. Он бросил в корзину пару шоколадок, перешел к хлебному стенду, прощупал все оставшиеся булочки и остановился на свердловских слойках, затем отправился к холодильнику за йогуртами и сыром. Масло должно быть дома. Нормальный завтрак — про кафе можно забыть. Лишней минутой сна они не должны жертвовать. Заглянул в заморозку, взял пачку самых дорогих пельменей, чтобы Настя могла пообедать, если вдруг задержится. Вернулся на кассу. Тетка пробила все с непроницаемым лицом. У него, наверное, оно тоже было неприветливое, и кассирша никак не прокомментировала нынешнюю покупку, хотя в ней имелась зубная щетка.
Дома он не стал звать Настю от двери — еще выскочит из постели. Позвал уже из гостиной.
— Хочешь сейчас шоколад или утром? Я щетку купил. Ты же зубы все равно не чистила.
— Утром. И шоколад, и зубы. Я очень хочу спать, — донеслось из спальни. — Я положила подушку тебе на диван.
Иннокентий поблагодарил и, пожелав ей доброй ночи, закрыл дверь. Получилось с тяжелым вздохом, и он не желал признаваться себе, что все же немного жалеет, что Настя оказалась хорошей девочкой. Прошел на кухню, разгрузил пакеты и сел на стул. Курить хотелось. Жутко. Но придется терпеть аж до офиса.