Натальная карта

Милас Мари

И я хочу шлепнуть себя за то, какой трепетный эффект производит на меня это слово в отношении Натаниэля. Эффект, отзывающийся где-то на уровне моих скоропортящихся яйцеклеток. Это та проблема, которую мама всегда деликатно обходит стороной, прикрывая свое сватовство дежурной фразой: «Я просто хочу, чтобы ты была счастлива». Но кому, как не мне знать: она просто боится, что время в метафорических песочных часах моего организма на исходе. Ведь срок годности репродуктивной системы Хлои Моррис оказался меньше, чем у пакета с молоком.

Измена

Джона стала намного большим, чем свидетельством неверности. Она означала, что я потратила драгоценное время на человека, который подвел меня и мои злополучные яичники.

– О, Одуванчик, ты даже не представляешь, насколько хорошо я их рассмотрел, – в его голосе звучит веселье.

Одуванчик.

В этом человеке погибает флорист.

Ещё один трепетный вихрь возникает в моем животе от осознания, что он рассматривал мои глаза. Каждый второй человек считает своим долгом сказать: «Ого, у тебя разноцветные глаза». Однако только Натаниэль ни разу не говорил мне этого.

– Хлоя, – медленно пропевает мое имя Хоуп, подобно словам песни. Кажется, она пробует его на язык, пытается понять, как оно звучит. – О, – она поднимает пухлый указательный палец, а затем тянется к своему рюкзаку и начинает проводить там раскопки. Вещи летят на пол, некоторые неугодные ей игрушки тоже присоединяется к ним. Натаниэль морщится, и проглатывает стон, но не прерывает ее. – Нашла! – возбужденно выкрикивает Хоуп и достает куклу с золотистыми длинными волнистыми волосами. – Это Хлоя. Братц. Она любит красивые платья и кошек. Ты любишь платья? У тебя есть кошка? У нас есть Рекс. Он рыжий. Хлоя любит белых, – детский непрерывный лепет заполняет салон машины. У некоторых слов Хоуп прокладывает окончания из-за того, как быстро говорит, но в целом ее речь вполне чиста и понятна.

На лице Натаниэля читается множество эмоций, которые я не могу распознать.

– Да, – улыбаюсь малышке, – у меня есть много платьев, и я люблю кошек всех цветов. Возможно, твоя Хлоя не любит Рекса, потому что он – собака, – предполагаю я.

Натаниэль заливается глубоким искренним смехом, от которого у меня бегут предательские мурашки. Понятия не имею чем вызвано его веселье, но в данную секунду это меня не сильно волнует, потому что, кажется, я готова сказать что угодно, лишь бы увидеть этого мужчину без фальшивой улыбки.

Хлоя, ты на кривой дорожке. Остановись.

– Нет собаки. – Хмурится Хоуп, смотря на меня, как на глупую.

– Да, Хлоя, у нас нет собаки, – продолжает хохотать Натаниэль. – Рекс – это рыжий огромный кот, действующий мне на нервы.

Мои губы складываются в букву «о», но я быстро беру себя в руки.

– Очень красивое имя… для кота.

– Это я! – с гордостью восклицает Хоуп. – Я придумала! Папочка назвал его говнюк, но я не слышала. – Несложно догадаться, что она все-таки слышала.

– Хоуп! Это плохое слово. – Щеки Натаниэля приобретают розовый оттенок. Он старается спрятать улыбку и быть

строгим.

– Ты его говоришь.

Туше.

Я наблюдаю за ними, ожидая развязку этого диалога.

– Мне много лет.

– Сто?

– Чуть меньше.

– Мио-о-ллио-о-о-н? – протягивает Хоуп и смеется, совершенно не догадываясь, что называла цифру в десять раз больше. – Папочка вампир.

Я фыркаю от смеха.

– Как давно тебе семнадцать, Натаниэль? – во мне просыпается Белла из Сумерек.

– Ты в команде Эдварда?

«Кажется, я все еще в твоей команде», – хочу ответить я.

Боже, прошло столько лет. Я даже не вспоминала о нем последний год.

Ладно, чуть меньше.

Но это были мимолетные мысли по типу: «Интересно, Натаниэль стал архитектором?», а не «Интересно, как выглядит Натаниэль без рубашки?».

Я давно не влюблена в него. И определенно не собираюсь проваливаться в эту яму вновь.

– Папочку зовут Нейт, – задумчиво произносит Хоуп, освобождая меня от ответа.

– Верно, но я люблю называть его полным именем – Натаниэль, – объясняю я, все еще сидя в неудобном положении. Моя поясница уже затекла оттого, что тело изогнулось в неестественную дугу, но у меня не находится сил прекратить этот разговор.

Натаниэль откашливается, разворачивается и заводит автомобиль.

– Любишь? – он выстреливает в меня вопросом, прежде чем начать движение.

Что вы знаете о неловкости? О коже, которая нагревается за секунду? О сухости во рту и потребности прижать руку к животу, чтобы угомонить сжимающийся до крошечных размеров желудок? Я вот знаю об этом всё.

– У тебя красивое имя. Это не секрет, – непринужденно пожимаю плечами я.

– У тебя тоже. – Он стреляет в меня своими голубыми глазами.

– И у меня! – доносится голос Хоуп.

Это правда. Ее имя кажется чем-то большим, чем просто благозвучным набором букв. Его выбрал Натаниэль или таинственная мать Хоуп?

– Хлоя? – сквозь шум дороги пробивается тонкий голос.

– Да? – спрашиваю я, повернувшись к Хоуп. Нейт бросает на нее взгляд через зеркало заднего вида.

– У тебя красивая заколка, – чуть тише произносит она. – У меня тоже есть. Она мигает. Папа не хочет отодвигать диван. Теперь ее нет. – Ее губа начинает дрожать, а глаза приобретают более глубокий серый цвет.

Я не упускаю из внимания то, что «папочка» превратился в «папу». Кто-то умеет таить обиду. Истинная женщина.

– Мы спешили, Хоуп. Я ее достану, обещаю. – вмешивается Натаниэль.

Возможно, я слабачка, но моя заколка буквально прыгает ко мне в руки, чтобы затем оказаться в маленьких ладошках.

– Держи, я думаю, что эта конфета отлично тебе подойдет. Ты любишь сладкое? – Я мягко поглаживаю участок бархатной кожи между большим и указательным пальцем Хоуп.

Мозг посылает сигнал одернуть руку и перестать трогать чужого ребенка. Я подчиняюсь, возвращаю контроль и разрываю прикосновение.