Наталья Гончарова

Старк Вадим Петрович

В августе Гончаровы отмечали два события: 26-го числа — Натальин день, а 27-го — день рождения Натальи Николаевны, которой исполнилось 25 лет. Иван Николаевич прислал ей из Петербурга подарок и письмо с обращением к Дмитрию: «Береги сестру, дорогой брат, Бог тебя вознаградит». Сама она заблаговременно, в середине августа, ненадолго переехала в Ярополец к матери, также имениннице.

4 сентября Дмитрий из Завода сообщил старшей сестре Екатерине в эльзасский Сульц: «Натали и Александрина в середине августа уехали в Ярополец с тремя старшими детьми, маленькая Таша осталась здесь (она — очаровательный и очень рослый для своих лет ребенок). Но мы вернемся сюда не ранее 25 числа этого месяца. Ты

спрашиваешь меня, как они поживают и что делают: живут очень неподвижно, проводят время, как могут, понятно, что после жизни в Петербурге, где Натали носили на руках, она не может находить особой прелести в однообразной жизни Завода, и она чаще грустна, чем весела, нередко прихварывает, что заставляет ее иногда целыми неделями не выходить из своих комнат и не обедать со мной. Какие у нее планы на будущее, не выяснено; это будет зависеть от различных обстоятельств и от добрейшей тетушки, которая обещает в течение ближайшего месяца подарить нас своим присутствием, желая навестить Натали, к которой она продолжает относиться с материнской нежностью».

Об этой поездке Натальи Николаевны к матери в Ярополец узнала даже жившая в Петербурге Идалия Полетика, 3 сентября сообщившая о том Екатерине Николаевне: «Я лишь очень немногое могу сказать о том, что касается Натали. В настоящее время она находится у вашей матери, затем вернется к вашему брату, ваша тетя собирается через несколько недель отправиться туда, чтобы провести с ней часть зимы. Говорят, будто Натали по-прежнему очень подавлена. Я хотела бы верить этому. Ибо другие говорят, будто она просто скучает и ей не терпится уехать из деревни, — словом, это одно из тысяч „говорят“, а им доверять не следует в Петербурге более чем где-либо».

Только через месяц, 16 сентября, Наталья Николаевна просит брата Дмитрия «прислать на подставу лошадей» для возвращения в Полотняный Завод.

Вновь в Ярополец Наталья Николаевна с детьми и Александрина отправятся к 27 апреля 1838 года на свадьбу брата Ивана Николаевича и княжны Марии Ивановны Мещерской. Выделили ему рязанское Ильицыно, памятное Наталье Николаевне по детским впечатлениям. Через этот брак семья Гончаровых породнилась с домами Карамзиных и Вяземских, так как старший брат Марии Ивановны Петр Иванович был женат на Екатерине Николаевне Карамзиной, дочери Николая Михайловича Карамзина и Екатерины Андреевны, сестры князя Петра Андреевича Вяземского.

Наталья Николаевна задержалась в Яропольце погостить у матери, но неожиданно была вынуждена выехать оттуда в Москву, о чем 15 мая написала брату Дмитрию уже из московского дома Гончаровых: «Ты будешь удивлен, увидев на моем письме московский штемпель, — я здесь уже несколько дней из-за здоровья Гриши, и как только консультация закончится, снова вернусь в Ярополец». В этом же письме она просила переслать ее содержание в Ярополец и сообщила, что собирается уехать от матери 1 июня, прося прислать ей коляску и приготовить подставу лошадей.

Дмитрий Николаевич был главой семейства Гончаровых, и его братское отношение к Наталье Николаевне не вызывает сомнений; однако он не являлся в полной мере хозяином в доме. Его жена Елизавета Егоровна, происходившая из бедного кавказского рода князей Назаровых, сумела прибрать мужа к рукам, став полновластной хозяйкой в доме. Приезд двух сестер мужа с детьми ее явно не устраивал. Смирив поначалу свой нрав, она постепенно стала давать им понять, кто настоящая хозяйка в Полотняном Заводе. Так что поездки Натальи Николаевны в Ярополец оказывались для нее своеобразной отдушиной в атмосфере жизни в деревне. Именно из Яропольца она написала 22 мая М. Ю. Виельгорскому о своих планах:

«Оставаясь полтора года с четырьмя детьми в имении брата моего среди многочисленного семейства или,

лучше сказать, многих семейств, быв принуждена входить в сношения с лицами посторонними, я нахожусь в положении слишком стеснительном для меня, даже тягостном и неприятном. Несмотря на всё усердие и дружбу моих родных, мне необходим свой угол, мне необходимо быть одной со своими детьми. Всего более желала бы я поселиться в той деревне, в которой жил несколько лет покойный муж мой, которую любил он особенно, близ которой погребен и прах его. Я говорю о селе Михайловском, находящемся по смерти его матери в общем владении — моих детей, их дяди и тетки. Я надеюсь, что сии последние примут с удовольствием всякое предложение попечительства, согласятся уступить нам свое право, согласятся доставить спокойный приют семейству их брата, дадут мне возможность водить моих сирот на могилу их отца и утверждать в юных сердцах их священную его память.

Меня спрашивают о доходах с этого имения, о цене его. Цены ему нет для меня и детей моих. Оно для нас драгоценнее всего на свете. О других доходах я не имею никакого понятия, а само попечительство может собрать всего удобнее нужные сведения. Впрочем, и в этом отношении могу сказать, что содержание нашего семейства заменит с избытком проценты заплаченной суммы.

И так я прошу Попечителей войти немедленно в сношения с прочими владельцами села Михайловского, спросить об их условиях, на коих согласятся они предоставить оное детям своего брата, выплатить им, если возможно, следующие деньги и довершить таким образом свои благодеяния семейству Пушкина».

Виельгорский по получении этого письма сообщил Отрешкову о пожелании Натальи Николаевны. Тот, в свою очередь, 7 июня 1838 года написал Дмитрию Николаевичу для сообщения его сестре: «Насчет покупки села Михайловского граф Виельгорский передал мне свое мнение. Я и словесно говорил уже тебе, что, конечно, опекунству, хотя и не выгодно, но возможно исполнить желание Натальи Николаевны, которое я вполне понимаю. <…> Соболевский говорил, что он имеет уполномочие от прочих участников села Михайловского; я именем Опеки просил его доставить решительные условия на продажу этой деревни. Но отзыва его еще не получено».

В тот же день Виельгорский сообщил Жуковскому: «На сих днях получил я письмо от Натальи Николаевны. Она всё требует и просит, чтоб купили мы Михайловское, псковскую деревню. Я ей отвечал и советовал ей купить оную. Она хочет в ней жить. Ей и прилично жить там, и, буде не выйдет замуж, то может оставить деревню детям. Нам же хлопотно и затруднительно покупать. Я ей предлагал и денег дать под залог имения, тут будет 2 процента барыша для сирот, а ответственность и риск Опеки в стороне. Всё это Дворянская опека дозволит».

«Дело о покупке села Михайловского в собственность малолетних детей А. С. Пушкина» началось 23 мая 1838 года.

А 26 мая в Яропольце Наталья Николаевна во второй раз встретила без Пушкина день его рождения. Именно этим днем помечено письмо Николая Ивановича Павлищева к Сергею Львовичу Пушкину, в котором он в очередной раз поднимает вопрос о судьбе Михайловского на правах мужа Ольги Сергеевны. Ей достались четырнадцатая часть имения по закону как дочери умершей 29 марта 1836 года Надежды Осиповны Пушкиной и еще седьмая часть, уступленная ей отцом Сергеем Львовичем. Остальное поровну принадлежало Льву Сергеевичу и детям Пушкина. Совсем не обратив внимания на то, что он пишет в день рождения Пушкина, Павлищев в свойственной ему манере требует приступить к разделу Михайловского. При этом он ссылается на Льва Сергеевича, который якобы также «настаивает на том, чтобы как можно скорее быть введенным в право наследования Михайловским», и сообщает, что тот передал ему «свои полномочия на это».