Наталья
Шрифт:
— Так, — ответил он загадочно.
— Может, на счастье, — пошутил я. Я вдруг испугался того, что он может сказать. Она провела рукой по волосам и вышла. — Гоша, сколько тебе лет? — не утерпел я.
— Пять, — ответил он.
— А говоришь ты и рассуждаешь, как взрослый мужчина.
— Я должен быть взрослым и должен быть мужчиной, потому что я… один у мамы.
Мне стало грустно. И какой идиот может бросать такую женщину и такого мальчика. Такую мать и такого ребенка.
Она внесла на подносе чай, варенье, сахар, что-то печеное. И стала расставлять это на столе. Потом ушла и вернулась, на подносе были тарелки с разными бутербродами, отдельно сыр и отдельно масло.
Все сели к столу, и Гоша стал наполнять сахаром свою вторую, неразбившуюся чашку.
Мне было тепло и хорошо. Почему у них так уютно в квартире? Я не мог понять. Но было настолько уютно, что даже не хотелось двигаться. А надо было вставать — мыть руки.
— Я сейчас, извините.
— Вишневое полотенце чистое, я только что повесила.
— Спасибо, — я внимательно посмотрел на нее.
Горячая вода согрела руки. Я вернулся за стол.
— Какого вам варенья положить?
Оказалось, их было два.
— Чеховского, вишневого. — Чехов тут ни при чем, это мое любимое варенье.
Она ухаживала за мной. Мне абсолютно не хотелось кушать, перехотелось, вернее. Я отпил чаю и взял печенье.
— У-у, как вкусно. Где вы покупали?
— Это я пекла.
Вечно я ляпну что-нибудь не так.
— Тогда еще вкусней. Можно еще?
Она улыбнулась.
— Конечно, сколько угодно.
— Мама, а почему Саша сидит как в гостях?
Ну, ребенок!
— А ты считаешь, что я дома, Гоша?
— По крайней мере не в гостях. У нас гостей уже полгода не было…
— Гоша… за столом нужно есть, а потом будешь разговаривать.
— А как вы его печете? — перевел я разговор.
— В духовке, — у нее в розетке тоже вишневое варенье.
— А, да, естественно, — я засмеялся.
— Только редко это делаю. По-моему, с Гошиного дня рождения в декабре первый раз.
Я взглянул на нее, она ответила открытым взором, чистым, уверенным, ни капли не смущающимся. Встретила меня на улице, а теперь я сижу у нее дома.
В комнате все было какое-то старинное и одухотворенное.
— Эта мебель, видно, давно куплена, — сказал я, надо было что-то сказать.
— Да, это еще от родителей, — ответила она.
— А где они?
Она стала грустной.
— Без вести пропали в полярной экспедиции.
— Простите, я не знал.
— Ничего страшного. Я все равно надеюсь и не верю. Второй год живу и верю.
Я опустил поднятую ложку в розетку.
— Мама, а что такое «без вести»?
—
— А когда он приходит, то, значит, с вестями?
— Правильно, Гош, ты все понимаешь с полуслова. Я старый по сравнению с тобой, а так быстро не схватываю.
— Какой же ты старый, — он засмеялся. — Мама, Саша разве старый? Он даже моложе пап…
— Гоша, ты сейчас едва не уронил стакан. Пожалуйста, осторожно. — (А у Гоши была чашка…)
— Я хочу чаю еще.
Она встала и ушла.
— Мама сегодня необычная. Не просит спать меня, хотя уже поздно.
Я слушаю его внимательно.
— Вы первый, кто у нас в доме, с кем мама разговаривает… как папа ушел.
— Давно?
— Год назад…
Она принесла малышу чай, и он замолчал.
— Гоша, это последнее. Тебе не кажется, что пора спать?
Он взглянул на меня и улыбнулся.
— Мама, один раз только, ведь у нас в гостях Саша.
— Так я в гостях, Гоша, или нет?
Он засмеялся, потом задумался.
— Почему вы ничего не едите? — она озабоченно глядит на меня. — Прошло уже три часа, как мы встретили вас, вы должны были проголодаться.
Меня трогает ее забота, совсем как мой брат…
— Спасибо, я не хочу.
Я вообще не могу кушать в домах у людей. Вечно меня что-то сдерживает, смущает.
— Только, пожалуйста, не стесняйтесь. Чувствуйте себя как… ну, в общем, свободно.
— Мама, я выпил. Еще.
— Гошенька, что с тобой? Пойдем спать, мой милый.
Он смотрит на меня вопросительно, я не вступаюсь, молчу.
Он соскальзывает со стула, подбегает ко мне, наклоняет мою голову и шепчет:
— Ты предатель, — и целует меня возле уха, в висок.
Я смеюсь и говорю ему:
— Я исправлюсь.
— Не забудь, — предупреждает он, и она уводит его из комнаты.
Когда она возвращается, чашка моя пуста, я стою у окна.
— Вам нравится?
— Да, я люблю эту улицу, когда она пуста. И сверху все хорошо видно.
— Чем вы занимаетесь, Саша?
— Я преступник. Знакомлюсь с молодыми матерями и их детьми, потом ворую, убиваю, продаю.
Она не улыбается.
— Сколько вам за это платят?
— Ничего, это как хобби. Как пиратство. Душа просит.
— Вы меня тоже собираетесь воровать?
— Позже, сегодня неудобно, вы меня так приветливо угощаете.
— А вы ничего не едите. Так за сколько же?
— Такой цены нет. Не назначена еще…
— Это правда?
— Да.
— Спасибо… — она впервые растерянна. — Вы очень интересный, какой-то необычный, так мне кажется. Это правда?