Наташа Кампуш. 3096 дней
Шрифт:
Как-то раз Похититель принес парочку порезанных на четвертинки лимонов, и в моей голове зародилась идея. Это был детский и наивный план, но в тот момент он показался мне гениальным: я хотела притвориться больной, что заставило бы Похитителя отвести меня к врачу. От бабушки и ее подруг я часто слышала историю о времени русской оккупации восточной Австрии, как женщины избегали насилия и вывоза, встречавшихся тогда сплошь и рядом. Один из трюков — измазать лицо красным вареньем, чтобы это выглядело как заразная кожная болезнь. Другой же был связан с лимонами.
Когда я осталась одна, то срезала своей линейкой тонюсенькую полосочку лимонной мякоти и,
В этот день он оставил меня без света. Лежа в темноте, я ломала голову над другими возможностями все-таки заставить его меня отпустить. Но так ни до чего и не додумалась.
У меня оставалась единственная надежда — на полицию. Тогда я еще твердо верила в свое освобождение и надеялась, что оно произойдет до того, как Похититель передаст меня своим ужасным подельникам или найдет кого-то другого, знающего, как поступить с похищенной девочкой. Каждый день я ожидала, что в мой подвал, выломав стены, ворвутся мужчины в униформе. На самом деле в реальном мире основные массированные поиски прекратились еще в четверг, всего лишь через три дня после моего исчезновения. Прочесывание местности не дало положительного результата, и теперь полиция опрашивала людей из моего окружения. Только в СМИ еще ежедневно публиковались обращения, помещалась моя фотография и описание внешности: «Девочка около 145 см, 45 кг, крепкого телосложения. Имеет гладкие русые волосы с челкой и голубые глаза. В момент исчезновения десятилетняя девочка была одета в красную лыжную куртку с капюшоном, платье из голубой джинсовой ткани с рукавами в серо-белую клеточку, светло-голубые колготки и черные замшевые туфли 34-го размера. Наташа Кампуш носит очки в овальной оправе из светло-голубого пластика с желтой носовой дужкой. По словам исполнительных органов она слегка косит. У ребенка был с собой синий синтетический рюкзак с желтым верхом и бирюзового цвета ручкой».
Из актов полиции я знаю, что в течение четырех дней поступило более 130 свидетельских показаний. Меня видели в супермаркете Вены вместе с матерью, одну на автостоянке у автобана, один раз в Вельсе и целых три раза в Тироле. В течение нескольких дней полиция разыскивала меня в Кицбюле. Группа сотрудников полиции отправилась в Венгрию, где кто-то якобы видел меня в Шопроне. Маленькая венгерская деревенька, где я провела предпоследние выходные на даче с моим отцом, систематически прочесывалась здешней полицией. Кто-то из бдительных соседей выдвинул версию, что за домом моего отца наблюдают — предположительно, я после выходных не отдала свой паспорт родителям и могла сбежать сюда. Некий мужчина позвонил в полицию и потребовал за меня выкуп в миллион шиллингов. Мошенник и обманщик, один из многих, последовавших за ним.
Через шесть дней после похищения, руководитель расследования поделился со СМИ: «Как в Австрии, так и в Венгрии полицейские с розыскными листовками ищут Наташу и не собираются сдаваться. Но надежды, что ребенка найдут живым, к сожалению, почти не осталось». Ни одно из показаний свидетелей не навело на горячий след.
При этом полиция не последовала единственным показаниям, действительно выводящим на меня: уже во вторник, следующий
В своем застенке я ничего не знала о том, что снаружи уже смирились с мыслью о моей смерти. Я была абсолютно убеждена, что большие розыскные мероприятия идут полным ходом. Лежа на своем тоненьком матрасе и уставившись на голую лампочку, торчащую из-под белого потолка, я представляла, как полиция беседует с каждым из моих одноклассников, и проигрывала в мыслях любой возможный ответ. Я видела перед собой воспитательниц из продленки, как они снова и снова описывают, когда и где видели меня в последний раз. Я размышляла, кто из множества соседей в Реннбанзидлунге мог наблюдать за мной, когда я выходила из дома. Кто-то мог увидеть момент похищения и белый автофургон на Мелангассе.
Я упорно продолжала надеяться, что Похититель все же потребует выкуп и после передачи денег выпустит меня на свободу. Каждый раз, разогревая еду на плитке, я осторожно вырывала из упаковки кусочки картона с фотографиями блюд и прятала их в карман платья. Из фильмов я знала, что для получения выкупа преступник иногда должен предъявить доказательства того, что его жертва еще жива, чтобы получить выкуп. Я же была к этому готова: картинки являлись подтверждением того, что я ежедневно получаю еду. Для меня же они служили доказательством, что я еще существую.
На всякий случай от рабочей поверхности плиты, где я готовила, я отколола маленький кусочек фанеры, который тоже спрятала в карман. Теперь-то точно все пойдет как надо. Я представляла, как Похититель после получения выкупа вывозит меня в незнакомое место и оставляет там одну. Только после этого он сообщит моим родителям, где я, и они заберут меня оттуда. Мы оповестим полицию, и я передам им кусочек фанеры. Тогда им останется только обыскать все гаражи в Штрасхофе на наличие подвальных застенков. Последним доказательством станет рабочая доска с отколотым от нее кусочком.
Я сохраняла в памяти каждую малейшую деталь облика Похитителя, чтобы после освобождения суметь его описать. При этом в основном фокусировала внимание на его внешности, которая в общем-то ничего о нем не говорила. При своих посещениях застенка он носил старые футболки и спортивные штаны «Adidas» — одежду, удобную для того, чтобы протиснуться сквозь узкий проход, ведущий к моей темнице.
Сколько ему было лет? Если сравнивать с членами моей семьи, то моложе моей матери, но старше сестер, которым тогда уже было за тридцать. Хотя он выглядел очень молодо, я как-то ляпнула с бухты-барахты: «Тебе 35». О том, что я попала в точку, я узнала несколько позже.
Но я все-таки я выведала его имя — чтобы сразу же его забыть. «Смотри, так меня зовут!» — сказал он как-то, устав от моих бесконечных вопросов, и быстро сунул мне под нос визитную карточку. «Вольфганг Приклопил» — стояло на ней. «Разумеется, это не мое имя!» — добавил он сразу и засмеялся. Я поверила. Чтобы опасный преступник носил такое банальное имя, как Вольфганг, казалось совершенно неправдоподобным. Фамилию расшифровать было не так просто — она была сложной и трудно запоминающейся для ребенка. «А может быть, меня зовут Хольдапфель», — кинул он напоследок, закрывая за собой дверь. Тогда это имя мне ничего не сказало, но сегодня я знаю, что Эрнст Хольцапфель был чуть ли не лучшим другом Вольфганга Приклопила.