Наташа Кампуш. 3096 дней
Шрифт:
Всякий раз, когда я, по его мнению, вела себя «ненадлежащим образом», следовало ожидать, что дверь в мир слов и звуков захлопнется, лишив меня даже этих мизерных развлечений. Особенно тяжело было в выходные дни. Обычно Похититель приходил в подвал утром и еще раз после обеда или вечером. Но на выходные я оставалась совсем одна. С послеобеденного времени пятницы, а иногда уже с вечера четверга и до самого воскресенья он не показывался мне на глаза. Он обеспечивал меня двумя дневными порциями еды быстрого приготовления, кое-какими свежими продуктами и минеральной водой, которые привозил из Вены. А также видеокассетами и книгами. На неделе я получала видеокассету с сериалами продолжительностью в два часа, а если очень просила, то и в четыре. Это кажется больше, чем было на самом деле. Я же должна была выдержать
«Ты использовала слишком много освежителя воздуха, я его забираю».
«Ты пела».
Ты то, ты это. Что касается видео и книг, он точно знал, где находится болевая точка. Как будто, лишив меня моей настоящей семьи, он взял в заложники и членов моей приемной семьи из романов и сериалов, чтобы лучше манипулировать мной. Мужчина, который в начале моего заточения старался сделать мою жизнь более или менее «приятной» и даже мотавшийся на другой конец Вены за записью радиопьесы Биби Блоксберга, начал меняться на глазах с того момента, как объявил мне, что я никогда больше не выйду на свободу.
С этих пор Похититель стал контролировать меня все жестче и жестче. Я и так с самого начала находилась в полной его власти: запертая в подвале, на пяти квадратных метрах, какое сопротивление я могла оказать? Но чем дольше длилось мое заточение, тем меньше довольствовался он только этим внешним проявлением власти. Теперь он хотел установить тотальный контроль надо всем: каждым жестом, каждым словом и каждым движением.
Все началось с таймера. Похититель с самого начала взял власть над светом и тьмой. Приходя в застенок по утрам, он включал свет, уходя вечером, снова гасил его. А теперь он установил таймер, регулирующий электричество в подвале. Если раньше мне иногда удавалось вымолить продление световой фазы, то теперь я должна была подчиняться непреклонному ритму, не поддающемуся влиянию: в семь утра свет включался. Тринадцать часов в этой крошечной, душной комнате ощущалось некое подобие жизни: возможность видеть, слышать, ощущать тепло, готовить, но всё было искусственным, как из реторты. Ни одна лампочка не может заменить солнце, полуфабрикаты только отдаленно напоминают домашний обед за семейным столом, а плоские фигурки, мелькающие на экране телевизора, являются всего лишь жалким подобием живых людей. Но пока работало электричество, я по меньшей мере могла питаться иллюзией, что кроме моей собственной существует еще другая жизнь.
В восемь часов вечера все отключалось. За несколько секунд я погружалась в полную тьму. Телевизор запинался на полуслове в середине серии. Я откладывала в сторону книгу, не дочитав до конца предложения. И если я еще не лежала в постели, то должна была ползти к ней на четвереньках, на ощупь. Лампочка, телевизор, видеомагнитофон, радио, компьютер, плитка, духовка и отопление — все, приносящее жизнь в мою камеру, отключалось. Комнату заполняло только монотонное тиканье будильника и мучительный треск вентилятора. На следующие одиннадцать часов я погружалась в мир собственного воображения, чтобы не свихнуться и держать страх под контролем.
Это было похоже на режим в колонии, строго предписанный извне — без единой секунды отклонения, без оглядки на мои потребности. Это была демонстрация власти. Похититель любил жить по графику. А с помощью таймера навязал его и мне.
В первое время у меня оставался аудиоплеер, работающий на батарейках. С его помощью я какое-то время могла удерживать свинцовую темноту хоть на небольшом расстоянии, невзирая на то, что таймер считал мой лимит на свет и музыку исчерпанным. Но Похититель не мог позволить, чтобы аудиоплеер нарушал его божественный завет о Свете и Тьме. Он начал контролировать состояние батареек. Если я, по его мнению, использовала плеер слишком долго или слишком часто, он забирал его до тех
Вторым инструментом контроля стала система внутренней связи. Похититель пришел в мой застенок и, прокладывая кабель, объяснял: «Теперь ты сможешь позвонить наверх и вызвать меня». В первый момент я очень обрадовалась и почувствовала, как с души свалился тяжелый камень страха. Мысли, что я могу попасть в бедственное положение, мучили меня с первого дня заточения. Я ведь часто, особенно по выходным дням, оставалась совсем одна и не могла подать знака даже единственному человеку, знающему, где я, — Похитителю. В голове я проиграла многочисленные ситуации — возгорание кабеля, потоп, внезапный аллергический приступ. Шкурка от колбасы могла привести к мучительной смерти в одиночестве, даже в то время, когда Похититель находился в доме. В конце концов, он приходил, когда хотел. Поэтому домофон показался мне спасительным якорем. Только позже я узнала его настоящее назначение. Система функционирует в двух направлениях. Похититель использовал оба для контроля надо мной. Он еще раз хотел продемонстрировать мне свое всемогущество тем, что получив возможность слышать каждый звук, издаваемый мной, мог потом прокомментировать происшедшее.
Первая версия прибора, установленная Похитителем, по существу состояла из одной кнопки, на которую я должна была нажимать, когда мне что-то было нужно. Тогда наверху, в укромном уголке дома, вспыхивала красная лампочка. Однако он не мог постоянно следить за ней, и не желал каждый раз проводить сложную процедуру отпирания дверей подвала, не зная, что мне вообще надо.
А по выходным он и вовсе не мог спускаться вниз. Только намного позже я узнала, что это было связано с посещениями его матери, которая в субботу оставалась у него ночевать: это был бы слишком длительный и вызывающий подозрение процесс — убирать многочисленные преграды между гаражом и моим застенком.
Вскоре временный прибор был заменен на устройство, по которому можно было переговариваться. Посредством нажатия кнопки в подвал поступали его команды и вопросы:
«Ты расфасовала еду?»
«Ты почистила зубы?»
«Ты выключила телевизор?»
«Сколько страниц ты прочитала?»
«Ты решила задачи?»
Каждый раз, когда его голос прорезал тишину, я подскакивала от страха. Когда он угрожал наказанием за то, что я не сразу ответила. Или слишком много съела.
«Ты снова слопала все за один раз?»
«Я тебе говорил, что вечером ты можешь съесть только один кусок хлеба?»
Домофон был идеальным устройством, чтобы меня терроризировать. Пока я не обнаружила, что и я могу извлечь из него пользу. Сейчас мне кажется удивительным, как при всей извращенной маниакальной жажде контроля Похититель не догадался, что десятилетняя девочка обязательно попытается исследовать аппарат. Я это сделала уже через пару дней.
На приборе находились три кнопки. Если нажать на «разговор», линия работала в двух направлениях. Это был прием, который он мне показал. Если же приемник настроен на «слушать», то я могла слышать голос Похитителя, а он мой — нет. Третья кнопка называлась «период»: прием происходил с моей стороны, наверху же господствовала тишина.
Постоянная конфронтация с ним научила меня многое пропускать мимо ушей. Теперь в этом мне помогала кнопка: когда я была сыта по горло вопросами, контролем и обвинениями, я нажимала на «период». Мне доставляло глубокое удовлетворение, когда его голос замолкал, и это зависело только от меня, от одного нажатия кнопки. Я любила эту кнопку-«период», помогавшую на короткое время выключать Похитителя из моей жизни. Когда Приклопил разгадал мой маленький фокус с помощью указательного пальца, то сначала растерялся, а потом рассердился и впал в ярость. У него не было возможности часто спускаться в подвал, чтобы наказывать меня, так как каждый раз ему требовалось не меньше часа на открывание множества дверей и засовов. Но было ясно, что он придумает что-нибудь новенькое.