Наташа Кампуш. 3096 дней
Шрифт:
Я мчалась так быстро, что появлялось ощущение, что я вот-вот взлечу. И ничто не сдерживало меня в этой сине-лиловой бесконечности.
Но стоило открыть глаза, как голые стены сразу возвращали меня из моего фантастического путешествия в реальность.
Картины. Мне нужно больше картин, картин из моего мира, которые только я могла создать. Которые не соответствовали бы больной фантазии Похитителя, набрасывающейся на меня из каждого угла комнаты. Постепенно я начала разрисовывать восковыми мелками из моего пенала стены, облицованные плитами из прессованного дерева. Мне хотелось оставить что-то после себя — так заключенные оставляют на стенах своих камер зарубки и царапины. Рисунки, высказывания, насечки на каждый единственный день. Они это делают не от скуки, теперь я это поняла: рисование является одним из методов, позволяющих справиться с чувством бессилия и беспомощности. Это делается ими для того, чтобы доказать себе и другим, которые когда-либо вступят в эту камеру, что они существуют или, по меньшей мере, когда-то существовали.
Мои «наскальные
Следующим на стене стало изображение генеалогического древа. Мое имя стояло в самом низу, потом имена моих сестер, их мужей и детей, моей матери и ее друга, моего отца и его подруги, а на кроне — моих дедушек и бабушек. Для составления этого генеалогического древа мне потребовалось много времени. Оно освободило для меня местечко в этом мире и дало ощущение, что я часть одной семьи, часть одного целого, а не взорванный атом вне реального мира, как я это себе часто представляла.
На противоположной стене я намалевала большую машину. Предполагалось, что это серебряный «Мерседес SL» — мой любимый автомобиль. Такая модель хранилась у меня дома, и я мечтала купить эту машину, став взрослой. Вместо шин она катилась на пышных женских грудях. Такое граффити я как-то увидела на бетонной стене недалеко от дома. Сейчас я не могу сказать, почему выбрала именно этот мотив. По-видимому, мне хотелось чего-то жесткого, предположительно взрослого. Уже в последние месяцы в школе я иногда сбивала с толку учителей своими провокационными выходками. Во время перемен между уроками нам разрешалось рисовать мелками на доске при условии, что мы все вовремя сотрем. В то время, как другие дети рисовали цветы или фигуры из комиксов, я царапала «Протест!», «Революция!» или «Долой учителей!» Такое поведение в маленьком классе из двадцати детей, с которыми обращались так бережно, как в детском саду, выглядело вызывающим. Не знаю, с чем это было связано: продвинулась ли я в своем половом созревании немного дальше своих одноклассников или просто хотела щелкнуть по носу тех, кто обычно меня дразнил. В любом случае, маленький мятеж в моем застенке, заключавшийся в этих рисунках, придавал мне силы. Точно так же, как и одно плохое слово, которое я выцарапала в потайном местечке на стене мелкими буквами: «Г…к». Этим я хотела выразить протест, совершить что-то запретное. По-видимому, это совсем не произвело впечатления на Похитителя, так как он ни словом не прокомментировал эту надпись.
Однако самые важные изменения в моей темнице произошли с появлением телевизора и видеомагнитофона. Я постоянно просила об этом Приклопила, и в один прекрасный день он действительно притащил аппаратуру вниз и поставил рядом с компьютером на комод. Спустя недели, в течение которых я соприкасалась с «жизнью» только в одном лице, а именно — в лице Похитителя, с помощью экрана мне удалось впустить в подвал пестрое подобие человеческого общества.
Сначала Приклопил беспорядочно записывал все телевизионные программы дня подряд. Но скоро ему надоело вырезать новости, в которых все еще иногда упоминалось обо мне. Он делал все возможное, чтобы я не получила и малейшего намека на то, что во внешнем мире обо мне не забыли. В конце концов, важнейшим средством психологического воздействия было его стремление внушить мне, что моя жизнь не интересует никого, в особенности моих родителей, делая меня более уступчивой и зависимой.
Поэтому впоследствии он отбирал только отдельные программы или приносил видеокассеты с фильмами, записанными им еще в начале 90-х годов. Пушистый инопланетянин Альф, обворожительная Дженни, Эл Банди и его «ужасно милая семья», а также Тэйлоры из «Послушай, кто стучит» заменили мне семью и друзей. Каждый день я радовалась новой встрече, наблюдая за ними с таким жадным интересом, как вряд ли какой-нибудь другой телезритель. Каждая грань их отношений друг с другом, каждый отрывок диалогов казались мне в высшей степени увлекательными и интересными. Я анализировала мельчайшие детали окружающей их обстановки, попадавшие в поле моего зрения. Они были единственными «окнами» в другие дома, но порой такими хрупкими и скудно сколоченными, что иллюзия моего доступа в «настоящую жизнь» быстро разваливалась. Наверное, это и было причиной того, почему я позже попала в плен научно-фантастических сериалов, таких как «Звездный путь», «Звездные врата», «Назад в прошлое», «Назад в будущее»… — все, что имело что-то общее с путешествиями в космосе и во времени, очаровывало меня. Герои этих фильмов осваивали целину в неизвестных галактиках. Правда, у них были такие технические возможности, что они запросто могли телепортироваться из щекотливых положений или угрожающих жизни ситуаций.
В один из дней весны, о наступлении которой я узнала только из своего календаря, Похититель принес в подвал радио. Внутренне я возликовала. Радио, которое действительно сможет проложить мне
«Но по нему ты, конечно, не сможешь ловить никакие австрийские передачи», — брошенным вскользь замечанием уничтожил мою иллюзию Похититель, подключая аппарат к розетке и настраивая его. По крайней мере, можно было слушать музыку. Когда же диктор делал объявления, я не могла разобрать ни слова — Похититель настроил приемник так, что он ловил только чешские каналы.
Крутя его так и сяк, я часами мучилась над маленьким аппаратом, способным стать моими воротами во внешний мир. В немеркнущей надежде на одно немецкое слово, на знакомую песенку. Ничего. Только речь, которую я не понимала. Звук голоса, дающий мне, с одной стороны, иллюзию, что я не одна, а с другой, усиливающий чувство отчужденности и отрешенности от мира.
Упорно, миллиметр за миллиметром, я прокручивала головку настройки то в одну, то в другую сторону, каждый раз по-новому настраивая антенну. Но кроме этой единственной частоты все остальные издавали только громкие шумы. Позже я получила от Похитителя Walkman. [19] Рассудив, что у него дома имеется только музыка популярных ранее групп, я попросила принести кассеты «Beatles» и «ABBA». Теперь по вечерам, когда выключался свет, я не должна была лежать в темноте в обнимку со страхом, а могла слушать музыку, пока не сядут батарейки. Одни и те же песни по многу раз.
19
Портативный аудиоплеер фирмы «Sony».
Самым лучшим лекарством от скуки и сумасшествия для меня были книги. Первой из них, принесенной Похитителем, был «Летающий класс» Эриха Кэстнера. После этого последовала целая серия классики: «Хижина дяди Тома», «Робинзон Крузо», «Том Сойер», «Алиса в стране чудес», «Книга Джунглей», «Остров сокровищ» и «Кон-Тики». Я проглотила «Веселые книжки» об утках Дональде Дакке и его трех племянниках, жадном дядюшке Дагоберте [20] и находчивом Даниэле Дюзентрибе. Позже мне захотелось почитать Агату Кристи, о которой я слышала от своей матери. А еще я прочитала целую стопу детективных романов Джерри Коттона и научно-фантастических историй. Романы катапультировали меня в другую действительность и настолько поглощали мое внимание, что я надолго забывала, где нахожусь. Именно это придавало чтению жизненную необходимость. Если телевизор и радио давали ощущение присутствия в подвале других людей, то книги просто позволяли мне покинуть его на несколько часов.
20
В русском переводе — Скрудж.
В первое время, когда я еще была десятилетним ребенком, мне особенно нравились книги Карла Мая. Я проглатывала приключения Виннету и Олда Шеттерхэнда и читала рассказы о «Диком Западе Северной Америки». Песня, которую пели немецкие переселенцы умирающему Виннету, так меня тронула, что я переписала ее слово в слово и с помощью крема «Nivea» приклеила листок на стену. Тогда у меня в подвале не было ни клейкой ленты, ни других клеящих средств. Это была молитва, обращенная к Божьей матери:
Свет дня уходит постепенно, Вступает горделиво ночь. Могли б страдания мгновенно Как день уйти из сердца прочь! К твоим ногам мольбы кидаю, Ты вознеси их в небеса, Мадонна, в них я воспеваю Тебя и веры чудеса. Аве, Аве Мария! Свет веры тает постепенно, Вступает размышлений ночь. И юность оказалась тленной, Мадонна, я прошу помочь Мне сохранить псалмов напевность И арфы нежный перезвон, И даже в старости согбенной Храните Божественный закон. Аве, Аве Мария! Свет жизни тает постепенно, Вступает смерть в свои права. Душа уносится из плена Телесных уз — пора, пора! К рукам твоим в мольбе горячей Прильну, бессмертья пригубить, Мадонна, я умру, а значит, Теперь я буду вечно жить. Аве, Аве Мария!Тогда я так часто читала это стихотворение, шептала и молилась, что до сих пор помню его наизусть. Как будто оно было написано для меня, ведь у меня был украден «свет жизни». И я также в тяжелые моменты не видела другого выхода из своей тюрьмы, кроме смерти.
Зная, насколько я зависима от постоянного снабжения фильмами, музыкой и литературой, Похититель получил в свои руки новый инструмент управления. Лишив меня духовной пищи, он мог легче мной манипулировать.