Натиск
Шрифт:
А почему бы и нет? Русь, пусть вроде бы как и тайно, но поставляет оружие, Братство обучает и дает свои базы для вендов, в том числе и морские. На Эзеле базируется полупиратский флот славян, который, правда, бьет пока только шведов и датчан.
Кроме того, существует враждебно настроенная Византийская Империя. И она никоим образом не пропустила бы ни единого отряда европейцев на святые земли. А флота, который мог бы переправить крестоносцев в Иерусалим или другие города Ближнего Востока, ни у кого не было.
Вернее, не так, такой флот был у Генуи, были корабли также и у Франции, не весь флот Венеции был разгромлен, как и Сицилии. Пизанский флот
Что характерно, и даже меня порадовало, вся дипломатия, все политические интриги и переговоры вёл сам русский царь и его приближённые. Не без проблем, не без ошибок, однако русская дипломатия показала себя как фактор европейской и мировой политики. Я лишь только указал некоторые векторы, высказал своё мнение. Но у царя нашлись и без меня исполнители, хотя государь хотел меня привлекать и только нелегкий процесс передачи государству части моего имущества не позволил прозвучать приказу, которому я должен был подчиниться.
На самом деле, неимоверно сложно отказываться от власти. И данный процесс сейчас продолжается. Весь остров Хортица, ряд крепостей между Днепром и Доном, даже Ольвию — всё это я передавал русскому государству.
За Братством пока оставалась лишь область южнее Суздаля, а также все крепостицы, приграничные по Уралу и в Пермском крае. И то, по договоренности, как только экспансия Братства продолжится на Восток, то и эти крепостицы будут переданы государству.
Получалось, что православное Братство Андрея Первозванного сейчас представляло собой частную военную компанию, которая находится в постоянном найме у Русского царства. То есть, мы не какой-то отдельный субъект, мы лишь инструмент для возвышения России. И всё звучит вроде бы правильно, и соответствует тем целям и задачам, которые я оставил перед собой первоначально. Но чего-то все равно поганенько на душе. Наверное, немного вкусив того самого наркотика под названием «власть», сложно слезть с этой «иглы». Вот я и переживаю, мучаюсь наркотической ломкой.
— Я тебя уже ревную. Вот нет ни одной девицы, к которой я могла бы ревновать своего мужа, а вот к этим травам ревную! — казалось, что слова прозвучали шутливые, однако Маша говорила предельно решительно и даже жестко.
— Это будущее нашей с тобой страны, — отвечал я. — Но я тебя не променяю ни на кого и ни на что. Буду любить и тебя, и детей наших, и картошку с кукурузой и с подсолнечником.
Я обнял жену, она дёрнула плечиком, будто бы хотела вырваться, но оставалась на месте.
— Ну не могу я никому доверить это богатство. Это словно тебя доверить какому-нибудь мужу, — пошутил я, указывая на картошку, но и эта шутка не прошла.
— Не смей меня сравнивать с травой! — прошипела моя змеючка.
Как можно заставить женщину молчать? Способов на самом деле крайне много, но самым действенным, который подходит конкретно нашей семье, — это поцелуй. Правда, настроение жены было таковым, что одним поцелуем я не отделался. Моё сердце, которое тянулось к сердцу любимой женщины — всё это способствовало тому, что я не уставал любить свою жену, принимал и ее буркотню и ревность. Как же нет девицы? Мозг уже выела ревностью к византийской императрице. И я даже ничего не рассказывал, а то и страшно подумать.
В прошлой
И то, что мы порой скрывали свою любовь даже от прислуги, забавляло. Но для Маши, которая что-то слишком много стала общаться со Спиридоном о морали и добродетелях, и всё больше становилось ярой христианкой, было важно на людях показывать свое благочиние. Можно подумать, можно подумать… в нашем городе никто не еб… не предаётся плотским утехам.
— Ну не здесь же, стёкла прозрачные, — одёрнула меня Маша, когда я начал уже задирать ей подол. — Да и картошка твоя увидит, ещё заревнует, не уродит. А ты её это… семенем своим не подкармливаешь?
Я рассмеялся. Набралась от меня жёнушка похабщины всякой.
— Нет, только тебя удобряю! — смеясь сказал я.
— Оно и правильно, — деловито заметила Маша. — Вот только ты уже давно, почитай целый год не удобряешь меня, только плугом своим и вспахиваешь.
От таких образов, я засмеялся ещё громче. Между тем, Маша оставалась серьёзной. Она укоряла меня за то, что я решил пару годиков больше не заводить детей. Плодиться и размножаться, когда за три года рождаются четверо детей, я не хотел. Во-первых, я сильно жалел свою жену. Самая главная причина женской смертности в этом времени — это либо роды, либо частые роды. Женский организм изнашивается настолько, что после пятнадцатого ребёнка на женщину без слёз и не взглянешь. А я хочу видеть всю свою семью здоровой и жизнерадостной. И плакать уж никак не хочу.
Взявшись за руки и оглядываясь, словно преступники какие, мы побежали на ближайший сеновал. Краем глаза я заметил, что группа мужиков была неподалёку и, возможно, направлялась туда, куда и мы с женой побежали. Но прислуга прекрасно знает, что туда, куда мы бегаем с Машей, да ещё и держась за руки, им ходу нет. А вот подслушивать, стервецы, могут. Ну, да узнаю, так леща своего хозяйского пропишу.
— Ты скоро опять отправишься в поход? — спросила Маша, когда мы, насладившись друг другом, уже просто лежали на мягком и душистом сене.
— Ты поняла это потому, что вчера прибыл гонец от государя? — догадался я.
— А ещё он даже не переночевал у нас, а поскакал дальше, в сторону Суздаля и Владимира. Так что это, если не призыв царя нашего Мстислава Изяславовича в поход? — сказала Маша, присаживаясь и смотря на меня печальными глазами.
— Ну, чего ты? В первый раз что ли? — сказал я, обнимая жену.
Её всё ещё молодое, упругое, несмотря на рождение двух детей, тело прижалось к моему. И я, желая уйти от ответов начал свои грязные, но искренние и наполненные любовью, приставания.
— Нет! — сперва поддавшись на мои прикосновения и томно задышав, Маша всё же нашла себе силы и оттолкнула меня. — Насколько и куда отправляетесь? Если в Константинополь, к этой девке…
— Ты девкой называешь императрицу империи рамеев? — улыбнулся я.
— Её! Для меня все, хоть королевы, хоть императрицы, всё едино — подлые девки, которые на мужа моего глаз острят, — решительно сказала Маша, вставая и очень сексуально поправляя растрёпанные волосы.
До чего же прелестная картина!