Натюрморт с живой белкой
Шрифт:
— Бельчонок, тебе больно?
Она молчала, но так сжимала в кулаке сухую кисть, что черенок мог треснуть.
— Или сейчас это просто обычная ваша бабская дурь в это время? Или ты злишься на меня? — теперь он теребил кожу на ее щеке, но лицо Белки оставалось непроницаемым без тени улыбки. — Если ты уверена, что тебе не будет больно, я готов попробовать еще раз. Но только при условии, что это нужно тебе. Я обойдусь, слышишь? — Губы Дениса дрогнули в улыбке. — Я не скромный. Было б мне совсем худо, попросил бы сделать минет. Но я не прошу, видишь…
Он снова тронул пальцем ее губу, и чуть не получил кисточкой
— Принеси из угла табурет! — скомандовала Белка.
Высокий, с перекладиной для ноги. Самое то, хотя она предпочитала рисовать стоя, чтобы иметь возможность беспрепятственно отходить от мольберта и оценивать работу издалека. Сегодня она сделает исключение. Да и о высоком качестве этого портрета можно забыть — она слишком сильно ненавидит модель. Ничего путного на холсте не выйдет.
И все равно Белка замешала краски на бумажной палитре и вымещала злость только на заднике, кидая краску размашистыми мазками, каждый раз душа в себе желание замазать лицо, проступающее все ярче и ярче в центре холста.
Она совершенно не следила за временем. Ей не было жаль ни себя, ни Дениса. Может, тот и менял позу, но лицо все время оставалось неподвижным. Он лишь моргал, а подбородок чесал, только когда она сползала с табурета. Поначалу Денис еще пытался говорить, но все темы сводились на нет ее упорным молчанием. Пока она смотрела на холст, боль стихала, растворяясь в буйстве красок, но, глядя на настоящее лицо Дениса, Белка чувствовала боль уже не только в районе живота, но и в груди.
— Расскажи, как ты решила рисовать?
Денис задал вопрос, когда Белка отковыляла от мольберта и больше минуты стояла у стены, разглядывая хитросплетение мазков.
— За меня так решили, — буркнула она и поплелась в кухню за двумя стаканами холодной воды. Один она протянула Денису и приказала не двигаться. — В школе был выбор: оркестр или живопись. Я еще помнила, как Тьерри мучил всех нас своим саксофоном, потому выбрала кисточки и краски, а потом… Я просто тупая. Мартин брал мне репетиторов по математике, потому что даже его железных нервов не хватало, чтобы вколотить мне в голову элементарные знания. Кое-как я вытянула высокий балл на экзамене, но даже не думала идти в точные науки. А в финансах хватит двоих Деграсси. Хотя отец пытался сманить меня.
— И ты уехала в Канаду, чтобы быть подальше от него?
Белка опустила глаза.
— Наоборот. Он рассматривал предложение в Монреале, но потом его перекупила его же фирма. А мне уже деваться было некуда. Если только год терять. На это бы отец не согласился. Да и Тьерри считал, что мне надо уехать из дома и перестать быть папиной дочкой.
— И что, перестала? — усмехнулся Денис, и Белка тут же вырвала из его рук недопитый стакан.
Свой она уже осушила, но жажда не исчезла. Вода будто не дошла до живота, а выступила испариной на плечах. Солнце уходило. Тени менялись. Белка схватила телефон и, в очередной раз прикрикнув на Дениса, чтобы тот не смел двигаться, навела на его лицо объектив. Один снимок, второй, третий, приблизить, отдалить… И точно удалить, когда она закончит этот чертов портрет.
— Хочешь, я отдам тебе портрет? — спросила она, проверяя пропущенные звонки, которых, увы или ура, не нашлось.
— А как же выставка? — почти серьезно спросил Денис.
Белка опустила телефон и ударила им по бедру.
— Издеваешься,
Денис помотал головой.
— Издеваешься здесь, кажется, ты! Я сидел истуканом ради тебя. Ради твоего триумфа. Мне нафиг не сдался этот портрет. Ты что, серьезно для меня рисуешь?
Она кивнула и вдруг со злостью брякнула:
— Я должна тебе кольцо. Деньгами ты не берешь. Пусть будет портрет. Сам предложил селфи карандашом за пятьсот евро. Холст выйдет немного подороже.
Денис вскочил, опрокинув легкое пластиковое кресло.
— Ты что, дура совсем?
— Я не разрешала тебе вставать! — почти завизжала Белка.
Денис пнул пластик, и Белка тут же в страхе схватилась за холст. Но Денис не протянул руки к мольберту. Он погрозил пальцем перед носом художницы.
— Посмей еще хоть раз повысить на меня голос! Я тебе не шавка. Посмей только, и моей ноги здесь больше не будет.
Белка отбила его руку, чуть не обронив телефон.
— Думаешь, буду плакать? Дверь знаешь где или показать?
Секунд десять Денис собирался что-то сказать, но в итоге молча развернулся, схватил с комода ключи и шарахнул дверью, но замок оказался повернут, и дверь не захлопнулась. Белка швырнула телефон на стол и наткнулась взглядом на бутылку вина.
— Стой!
Она схватила ее и вылетела на лестницу. Денис успел уже сбежать почти до самого низа. Она позвала его, и он начал медленно подниматься. Погас свет, но Белка тут же нажала на кнопку.
— Забирай! — она ткнула бутылкой ему в грудь.
Денис отстранил ее руку.
— Отдай Мартину. Скажи, это спасибо от меня за гостеприимство. Магарыч. Русская традиция. Это все? Могу идти?
Его глаза ничего не выражали, точно на них висели темные стекла. И тут свет действительно погас. Лишь из узкой щели в двери из квартиры на лестницу проникала полоска света.
— Дура!
Белка потеряла под ногами опору. Бутылка оставалась между ними, лишая Белку возможности ухватить Дениса за шею. Пришлось пустить в ход ноги. Да и его широкие ладони крепко держали ее под юбкой на весу. Денис впился в нее поцелуем и толкнул ее спиной дверь. Затем, кое-как прижав ее к стене, сумел повернуть замок.
Бутылка ледяной сосулькой лежала между грудями, но Белка не вытаскивала ее, боясь выронить. Денис с размаху опрокинул ее на диван и вырвал бутылку, которая не удержавшись на плитке, упала, но, уцелев, откатилась к сушилке. Денис сгреб постельное белье и бросил поверх сохнущей одежды. Туда же отправилась содранная с него футболка. Белка лежала, не двигаясь. От одного взгляда на обнаженного Дениса тело заныло иначе, чем за мольбертом. Белка прикрыла глаза, и горячие губы Дениса тотчас коснулись ее век, затем носа и щек, а руки все поглаживали и поглаживали живот, не решаясь подняться к груди. Наконец туда спустились губы. Холод винной бутылки сменился жаром мужского языка. Денис справился с белой, но сейчас в пятнах от краски, футболкой, сорвав ее с тонких пальцев художницы, и зашвырнул далеко в коридор. Теперь он мог и гладить, и целовать грудь, но ненасытные губы стремились обратно к влажным губам Белки, с которых то и дело срывался легкий стон. Денис и без того знал, что пришло время снять юбку. Он попытался одной рукой справиться с проклятым крючком застежки. Не получилось, и тогда он схватил губами яркий сосок, чтобы дать свободу второй руке.