Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни
Шрифт:
Выборы в Академию наук
Одно из моих ярких воспоминаний – выборы членов Академии наук.
В Отделениях Академии наук через определенный промежуток времени проводились выборы новых действительных членов и членов-корреспондентов. Всегда было много претендентов на избрание. Как и при любых выборах кипели страсти, сталкивались интересы отдельных личностей и групп влияния. Выборы всегда заканчивались победой для одних, разочарованием и обидами для других.
Выборы проходили и в Отделении истории. В течение длительного времени я был ученым секретарем Отделения
Я видел, как сталкивались факторы объективные и чисто субъективные. Довольно часто в них проявлялись и общественные настроения, идеологические принятия или отторжения тех или иных кандидатов. Но я бы не стал писать обо всем этом, если бы не то, как проходили выборы уже на Общем собрании всей Академии.
По устойчивому порядку сначала проходили выборы по Отделениям, а затем избранных кандидатов должны были утвердить или отклонить на Общем собрании. И в Отделениях, и на Общем собрании для избрания требовалось 2/3 голосов. Я присутствовал на Общих собраниях как секретарь Отделения и мог наблюдать весь выборный процесс.
И где-то в 70-х годах довольно неожиданно этот выборный процесс получил некий общественно-политический характер. Началось с того, что в Отделениях естественных наук (прежде всего, в физике и в математике) члены Академии стали проявлять недовольство тем, как проходят выборы в Отделениях общественных наук.
Знакомые физики рассказывали, что речь идет о том, что по специальностямистория, философия и экономика выбирают в члены Академии людей с крайне ортодоксальными консервативными взглядами. Не следует забывать, что все это происходило в тот период, когда в стране шел процесс явного отхода от настроений ХХ съезда и возврата к оправданию сталинских времен.
Думаю, что этот процесс повлиял на настроения наших коллег из сферы естественных наук, где традиционно превалировали более либеральные настроения. И эти настроения явно и ярко проявились при выборах в Академии наук.
Сегодня, вспоминая об этом, я понимаю, что был выработан определенный механизм. Он состоял в следующем. Когда на Общем собрании рассматривались кандидатуры тех, кто был избран на собраниях Отделения, то, как правило, не было подробных обсуждений, а задавались вопросы. И когда шла речь о кандидатах из профиля общественных наук, то прежде всего физики начинали задавать вопросы, особенно тем кандидатам, которые казались слишком ортодоксальными.
Наиболее очевидно это проявилось при рассмотрении кандидатуры тогдашнего зав. отделом наук ЦК КПСС С.П. Трапезникова. Он был избран в члены-корреспонденты АН по специальности история. Перед выборами он сделал доклад на Общем собрании Академии, который был подготовлен по всем параметрам жестко догматическогохарактера, с осуждением всякого инакомыслия, что, конечно, расходилось с представлениями многих членов Академии, особенно из Отделений естественных наук.
Я помню, как в Доме ученых на Кропоткинской улице в ходе Общего собрания академику-секретарюОтделения истории, который докладывал
А один из физиков, выйдя на трибуну, уже не в форме вопросов говорил о том, что труды кандидата не содержат никаких научных открытий и достижений. И все это происходило в присутствии на заседании секретаря ЦК КПСС. Выступившие как бы задавали тон и давали сигнал всему Собранию.
В результате при голосовании он не получил требуемого большинства. Прекрасно помню, как в очереди к диспетчеру для вызова машин один из академиков сказал своему соседу: «Это вам не выборы в Верховный Совет».
В дальнейшем Трапезников был все же избран в член-корреспонденты АН СССР, но дело не ограничилось только его кандидатурой.
При помощи таких же вопросов Общее собрание не выбрало одного из кандидатов, про которого был задан вопрос: «Правда ли, что он выступил против кибернетики как отрасли науки?» И этого вопроса было достаточно для отрицательного голосования.
С высоты сегодняшнего дня я думаю, что Академия наук в то непростое время была, может быть, единственной организацией, которая могла продемонстрировать свою независимую гражданскую позицию, что в немалой степени определялась тем авторитетом, который имели в стране прежде всего представители тех наук, которые были связаны с оборонным комплексом.
Дело Некрича
История с так называемым делом Некрича и по сей день появляется в книгах, издаваемых в нашей стране и за рубежом, и посвященных истории советского общества в послевоенное время. В деле Некрича сошлись разнообразные факторы: и особенности функционирования советской политической и идеологической системы, и настроения людей, и столкновение наследия оттепели с возрождением неосталинистских идей и т.п.
Я был активно вовлечен в эту историю, которая оказала значительное влияние на формирование моего самосознания; она отняла у меня много сил и нервов.
С А.М. Некричем я познакомился сразу же после прихода в Институт истории. Он был молод, талантлив и энергичен. На специальном стенде, висевшем в институте, была помещена его фотография в офицерской форме. Некрич и многие другие были представителями молодого поколения фронтовиков. Он был уже известен как специалист по истории Великобритании, опубликовавший несколько книг и статей. Некрич был членом КПСС, как и большинство тех (особенно офицеров), кто воевал против фашизма. Он входил в круг любимых учеников академика И.М. Майского, собиравшего у себя дома своих учеников и единомышленников.
С учетом последующей истории я понимаю теперь, что здесь встречались молодые люди и представители среднего поколения, весьма скептически настроенные в отношении трактуемых исторических проблем. Их явно не устраивала система жесткого контроля за научной и общественной деятельностью. Они, как правило, были ироничны, любили острые шутки и анекдоты. Близким другом А.М. Некрича был историк – специалист по Латинской Америке – Л.Ю. Слёзкин, человек примерно такого же склада мыслей и настроений.