Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни

Чубарьян Александр Оганович

Постепенно интерес к Всемирным конгрессам стал явно спадать, а число участников снижаться. Организаторам никак не удавалось решить задачу широкого привлечения историков из стран Африки, а в отношении Азии основная доля приходилась на Китай, Японию и в какой-то мере Индию.

Снижение интереса к подобным конгрессам объясняется, по моему мнению, несколькими причинами.

Во-первых, в мировой исторической науке за последние 30–40 лет произошли большие принципиальные изменения, как в содержании исторических исследований, так и в формах их организации. Наряду с сохраняющимся интересом к широким обобщающим проблемам (методология,

сквозные темы, охватывающим разные эпохи и периоды истории), в мире явно рос интерес и темам конкретно-исторического характера (истории повседневности и т.п.). А обсуждение конкретных тем трудно было проводить на форумах, где присутствует сотни историков самой разной специализации. Большинство историков, особенно из европейских стран, предпочитали более камерные формы, конференции или круглые столы.

Во-вторых, вплоть до конца восьмидесятых годов одним из главных мотивов научных встреч историков и в особенности больших международных конгрессов было противостояние историков Запада и стран «советского блока», столкновение марксистских и либеральных концепций истории. Подобное противостояние на всемирных конгрессах было особенно заметным, поскольку формат конгрессов включал в себя пленарные и секционные заседания, круглые столы и многочисленные комиссии (аффилированные и внутренние), которые проводили свои встречи во время конгрессов.

Такое противоборство было главным в подготовке историков Советского Союза и стран социализма к всемирным конгрессам. Накануне каждого конгресса, как правило, в Москве, проводились встречи руководителей историков (прежде всего Национальных Комитетов) «стран социализма». На этих встречах намечалась координация действий на предстоящих конгрессах. И хотя единство историков стран социализма постепенно приобретало рутинный и часто формальный характер, идея противостояния не покидала идеологические органы коммунистических партий.

Думаю, что анализ заседаний, особенно тех, которые касались новейшей истории или истории международных отношений, показывает, что многие ученые стран Европы и США были настроены на совместную жесткую критику Советского Союза и его историков за их концептуальные установки.

Такое противоборство было особенно заметно на конгрессах 1960-х – начала 1980-х годов, но постепенно после окончания холодной войны и распада Советского Союза оно во многом ушло в прошлое и это, в свою очередь, сказалось и на популярности самих всемирных конгрессов.

В-третьих, проведение конгрессов и участие в них становилось все более дорогим делом. В сложном положении оказались молодые историки. Именно это в значительной степени привело к тому, что в 1990-х годах молодых ученых на всемирных конгрессах становилось все меньше.

В общем плане следует сказать, что значение всемирных конгрессов состоит прежде всего в том, что на них улавливаются общие тенденции мировой исторической науки, демонстрируются приоритеты и перспективные направления исследований.

Причем эти новые тенденции проявляются и в выборе тем для пленарных заседаний, и, что особенно важно, влияют на определение тематики секций и круглых столов. Я помню, как именно на конгрессах были впервые представлены такие инновационные темы как «глобальная история», «история и общество», «война и общество» и т.д. Мировые конгрессы подарили историкам новые

подходы к региональной истории, к гендерной истории, к месту и роли исторической антропологии и многие другие.

Конгрессы историков имели еще одну очень важную функцию. Там встречались историки разных стран и континентов. Среди них были уже знакомые друг с другом ученые, а были и те, кто устанавливал личные связи именно на конгрессах. Для меня конгрессы были интересны и хороши именно тем, что на них я познакомился с десятками ученых из разных стран. С некоторыми и после конгрессов мы продолжали сотрудничать и поддерживать рабочие отношения на протяжении многих лет.

Поскольку в течение 1970–1980-х годов я участвовал в десятках встреч с историками большинства стран Европы и США, а затем многих из них встречал на мировых конгрессах, для меня было очевидно, что именно так – в ходе встреч, в работе над совместными проектами – и формируется мировое сообщество историков. Уже к 1980-м годам я понял, что в этом сообществе складываются специфические отношения и определенная система доверия.

У нас подробно и детально изучали не только содержание, концепции и основные труды историков Европы и США, но и внимательно анализировали кадровый состав историков этих стран.

В центре внимания отечественных идеологических организаций при подготовке конгрессов был и подбор советских участников. Общая координация работы была возложена на Национальный Комитет советских историков. Комитет запрашивал институты и университеты, другие организации исторической направленности об их мнении по поводу формирования наших предложений по тематике предстоящих конгрессов и по составу наших участников.

В результате подготовка к всемирным конгрессам историков становилось одной из центральных задач и функций Национального Комитета историков. Руководящие органы внимательно следили и контролировали процесс участия советских ученых в исполнительных органах МКИНа.

Вспоминая сегодня историю этих конгрессов и деятельность МКИНа, следует помнить, что в МКИНе при выборах в бюро и в комиссиях две страны имели предпочтение и обладали приоритетом – СССР и США. Каждые 10 лет происходили перевыборы членов бюро МКИНа, состав которого формировался с учетом географического принципа. Это означало, что в бюро должны были быть представлены разные регионы мира. Но, повторяю, участие представителей США и СССР в бюро было практически заранее определено. В этом порядке было не только осознание роли биполярного мира, но и признание известного идеологического паритета – «капитализма» и «коммунизма».

Забегая вперед, скажу, что в конце 1980-х и в начале 1990-х годов после распада СССР и краха коммунизма в МКИНе заговорили о приоритете географического фактора, согласно которому одно место отдавалось Восточно-Центральной Европе, и что в этой связи данное место не обязательно должно принадлежать России. Но большинство членов МКИНа все-таки решили не менять старый порядок, и советские, а затем и российские представители входили в бюро.

В 1985 году после окончания полномочий академика С.Л. Тихвинского это место отдали мне, а позднее, в 1995 году по моей просьбе место в бюро МКИНа передали российскому академику Г.М. Бонгард-Левину. С 2005 по 2015 год членом бюро от МКИНа был известный российский византинист М.В. Бибиков.