Научная дипломатия. Историческая наука в моей жизни
Шрифт:
Прошло несколько месяцев, и на очередном заседании Комиссии мой сопредседатель сообщил, что они согласны подготовить такое учебное пособие; при этом немецкие коллеги представили свой вариант учебного пособия в трех томах, соответственно посвященных XVIII, XIX и ХХ векам.
Мы совместно приняли своеобразный вариант подготовки томов. Во-первых, мы согласились с немецким предложением начать с истории ХХ столетия. Видимо, коллегам из Германии легче было получить финансирование именно по актуальной теме. Во-вторых, мы решили попытаться использовать необычный и максимально трудный вариант, который сильно удивил научную общественность обеих стран.
В общественном сознании довольно прочно утвердилось мнение о глубоком и принципиальном различии взглядов на историю (особенно ХХ века) российских и немецких историков. Однако опыт работы совместной Комиссии историков позволял констатировать совпадение точек зрения по многим аспектам событий прошлого века.
И теперь в процессе подготовки учебного пособия эта тенденция также была преобладающей. В итоге по 14 из 20 глав книги нам удалось согласовать позиции и найти консенсусное решение. Сделать это было совсем не так просто. Многие недели и даже месяцы проходили согласования между авторами. Конечно, все это требовало компромиссов с обеих сторон.
Как это ни покажется странным, но мы с Х. Мёллером сравнительно легко согласовали совместное предисловие.
Определенную трудность представляла подготовка вступительных статей к отдельным разделам. Они не были совместными, но у нас, да и у немецких коллег, были замечания к представленным текстам. Сложность в этом случае состояла и в том, что по условиям германской стороны тексты изданных томов (на русском и немецком языках) должны были быть полностью идентичными.
Целый ряд положений, особенно в тех шести текстах, по которым не удалось достичь консенсуса и по которым по каждой теме давались две параллельные статьи с разными точками зрения, вызывали возражения с российской, да и с немецкой стороны.
Между тем, в статьях немецких историков по темам о пакте Молотова – Риббентропа и восстании в ГДР 17 июня 1953 года формулировки немецких авторов были жесткими и явно неприемлемыми для российской стороны. По вопросу о пакте я обратился к профессору Петрофф-Энке с пожеланиями изменить формулировку, характеризующую политическое устройство Восточной Польши после сентября 1939 года как советский «оккупационный» и «террористический» режим. Но немецкие авторы отказались это делать, и в статье российского автора на эту тему ему пришлось высказать критику в адрес немецкого варианта статьи.
Среди тем, по которым в книге помещаются разные статьи, помимо темы о советско-германском пакте, следует назвать также события 17 июня 1953 года в ГДР, Берлинский кризис 1948 года, Парижская выставка 1937 года, перестройка в Советском Союзе и глава о Сталинградской битве.
Мы начинали работу над учебным пособием в сравнительно спокойной международной обстановке, но первый том вышел в свет уже в совершенно иной ситуации, в условиях обострения российско-германских отношений. Поэтому мне было неясно, как будет встречено издание этого труда.
Но оказалось, что реакция и в Берлине, и в Москве была необычайно положительной. На презентациях немецкого текста в Берлине в апреле 2015 года и российского в Москве в июле 2015 года было много народа, официальных лиц, звучали многочисленные приветствия.
Такие результаты стимулировали продолжение работ над двумя другими томами учебного пособия.
И эта работа успешно завершилась. Обе стороны оказались удовлетворены
Теперь мы думаем о других совместных немецко-российских проектах.
Мне кажется, что завершенным нами проектом открывается новая страница в международном научно-образовательном сотрудничестве в Европе. Недаром вслед за немцами к нам обратились с предложением о подготовке подобных изданий поляки и австрийцы, и в итоге мы успешно подготовили и издали три советских книги с польскими историками и один том с австрийцами.
Реализм и сдержанность британцев. Британская Академия и Лондонская школа экономики
Британская историческая наука и историки Великобритании всегда существенно отличались от континентальной Европы. В послевоенные годы англичане отдавали приоритет связям с Соединенными Штатами Америки. Регулярно, почти ежегодно проходили англо-американские встречи историков. Но это не мешало британским университетам и научным центрам развивать связи с историками на континенте.
Для Великобритании в целом, казалось, были характерны устойчивость и реализм. Одновременно в Англии существовали весьма распространенные антироссийские представления и настроения. Именно исходя из этих предпосылок, англичане выстраивали свои отношения и связи с историками Советского Союза. В Москве с подозрительностью и скептицизмом относились к Англии в целом, рассматривая ее как наиболее верного союзника США, противостояние с которыми являлось главным содержанием периода холодной войны.
В предвоенные годы советско-английские связи историков занимали весьма существенное место. И несмотря на все перепады эпохи холодной войны, в 1960-е годы возобновились регулярные контакты историков обеих стран. В течение 1960–1980-х годов эти связи развивались по нескольким направлениям.
Надо сказать о британской финансово-организационной базе контактов с СССР. Они регулировались общим соглашением между Академией наук нашей страны и Британской Академией наук.
В Англии, помимо университетов, научные связи в области естественных и точных наук осуществляются Королевским Обществом Великобритании, а в сфере гуманитарных и социальных наук – Британской Академией наук.
Именно эта Академия подписала соглашения с АН СССР. По этому соглашению мы получали квоту для научных командировок в Англию, и британские ученые, прежде всего специалисты по истории России, работали в библиотеках и архивах нашей страны. И следует сказать, что это соглашение, постоянно продлеваемое, действовало долго, но в 2011 году Британская Академия уведомила Российскую Академию о сокращении ассигнований, в том числе и на индивидуальные обмены с РАН.
В течение многих лет я поддерживал деловые контакты с руководством Британской Академии, особенно в конце 1980-х – 1990-е годы и в начале ХХI столетия. С исполнительным директором Академии Питером Брауном мы встречались практически в каждый мой приезд в Лондон. Он очень любил общаться со мной в «Атенеуме», престижном английском клубе. Эти клубы отличались своим аристократизмом, британской сдержанностью и вежливостью.