Научная эффективность в работе

Биргер П.

58. Trift N. Non-Representational Theory. London; New York: Rutledge, 2008. 336 p.

59. Watermeyer R., Olssen M. ‘Excellence’ and Exclusion: The Individual Costs of Institutional Competitiveness // Minerva. 2016. Vol. 54, iss. 2. P. 201–218.

Шиповалова Лада Владимировна – доктор философских наук, доцент, Санкт- Петербургский государственный университет; е-mail: ladaship@ gmail.com

Глава 2

Научное сообщество в поле науки: жертва или ответственный субъект требования эффективности? 53

Введение

В рассуждении о научной эффективности, о том воздействии, которое производит наука на общество и на саму себя, нельзя избежать аналитики «поля науки» 54 , которое может быть первичным образом разделено на систему автономных и гетерономных взаимодействий. При этом оказываются возможны три исследовательских фокуса, определяющих практики эффективности. Во-первых, аналитика объектов воздействия научных исследований, хотя следует отметить, что подчеркнутое отличие объектов от субъектов не слишком уместно в данном контексте 55 . Объектом воздействия может быть не только внешняя для науки область, связанная с применением научных результатов в экономике,

социально-политической сфере, формировании общественного сознания, но и сама наука, внутренние требования развития научного знания и решения проблем. Кроме того, объекты внешнего воздействия в немалой степени обладают активностью относительно формирования конкретных ожиданий или требований эффекта. Во-вторых, это дескрипция реальности самого взаимодействия, коммуникации между различными общественными субъектами, которая может быть организована более или менее эффективным образом. Здесь могут формироваться условия для коммуникации, а могут и создаваться барьеры различного рода, препятствующие производству научного эффекта или совместной работе над его условиями. В-третьих, следует подчеркнуть значение аналитики субъектов научной эффективности, тех, кто готов взять и берет на себя ответственность за развитие науки, за проблемы, возникающие на этом пути, за продумывание и актуализацию способов решения проблем. Последний фокус тем важнее, чем чаще возникают односторонние, столь же соблазнительные, сколь и тревожные представления о том, что научное сообщество по преимуществу пассивно воспринимает внешние требования эффективности, нарушающие его автономию, что сфера его самоопределения и активности в отношении с иными социальными субъектами предельно ограниченна. Этот образ претерпевающего научного сообщества в контексте вопроса об эффективности соединяется с представлением об управляющих наукой структурах как единственным образом ответственных за проблемы, связанные с процессами организации исследований, а также за их решение. Именно такой образ научного сообщества как жертвы мотивирует данное исследование в негативном смысле. Устойчивость такого образа связана, на наш взгляд, с предположением однозначного различия внутреннего и внешнего в научной деятельности, ее автономии и гетерономии.

53

Текст подготовлен при поддержке гранта РФФИ (ОГОН), Проект № 15-03-00572.

54

Бурдье П. Клиническая социология поля науки // Социоанализ Пьера Бурдье. Альманах Российско-французского центра социологии и философии Ин-та социологии РАН. М.: Ин-т экспериментальной социологии. СПб.: Алетейя, 2001. С. 49–96.

55

Потому мы будем использовать термин объект, только подчеркивая пассивность в той или иной ситуации общественного взаимодействия, связанного с наукой, предполагая, что в любом случае речь идет о возможно активных субъектах или акторах общественных отношений будь то наука, заинтересованная публика, государство и т. п.

В этой главе в центре внимания будет именно реальность взаимодействия, в которой формируются условия эффективности научных исследований, возникают связанные с этим требованием проблемы, апробируются те или иные критерии. То, что мы исходим из первичности отношения, позволит избежать понимания иерархии субъектов научного взаимодействия в качестве естественной, позволит увидеть их как заинтересованных взаимосвязанных акторов, действующих на поле науки. Представляется, что именно в контексте предпосылки первичности отношения можно обнаружить генезис этой иерархии, формирование автономных и гетерономных связей, то есть истолковать эти связи не в качестве данности, с которой следует считаться, но в качестве конструкции, которую можно трансформировать. Именно в контексте указанной предпосылки можно говорить об ответственности субъектов как результате не априорного распределения ролей, но сознательного выбора.

Есть один момент, казалось бы, препятствующий актуализации указанного исследовательского фокуса: собственная авторская ангажированность позицией научного сообщества – субъекта коммуникации со всеми сопутствующими этой позиции установками относительно проблемы эффективности. В таком контексте значимым оказывается принцип рефлексивности, возникающий в социологии научного знания и предполагающий, что установки, применяемые ученым к своим объектам, он может и должен применять и к самому себе 56 . И, коль скоро требование объективности как преодоления субъективности остается базовой ценностью научной деятельности 57 , определять успешность нашего исследования будет снятие исключительности позиции научного сообщества, противопоставляющего себя иным социальным субъектам. Это рискованное предприятие может не найти непосредственного отклика среди самих ученых, однако мы полагаем, что оно отвечает существу научной деятельности, также проясняемому в ходе нашего исследования.

56

См. об этом принципе: Bloor D. Knowledge and Social Imagery. London: Routledge & Kegan Paul, 1976; а также о его непосредственном действии: Bourdie P. Science of Science and Reflexivity. Cambridge: Polity Press, 2004.

57

См. об этом требовании в его различных модальностях, объединяемых, однако, общим стремлением преодоления частной, партикулярной позиции: Daston L., Galison P. Objectivity. New York: Zone Books, 2010; Daston L. Objectivity and Escape from Perspective // Social Studies of Science. 1992. N 22. P. 597–618.

На пути анализа общественного взаимодействия, связанного с осуществлением научной деятельности, мы сделаем три шага. Во-первых, уточним контекст возникновения проблемы эффективности науки в пространстве такого взаимодействия. Во-вторых, определим его собственную неоднозначность как условие актуализации проблемы эффективности и, в-третьих, рассмотрим, как заостряется эта неоднозначность в двух конкретных случаях взаимодействия научного сообщества с управляющими наукой структурами и непрофессиональной публикой, а также каковы конкретные механизмы возможного решения проблемы эффективности в указанных контекстах. Все три шага будут связаны с критикой предпосылки иерархии субъектов общественных взаимодействий, имеющих отношение к науке, и возможности однозначно различить автономию и гетерономию в поле науки.

Мы исходим из общего предположения о том, что философская проблема эффективности научных исследований связана с противоречием между требованием результата, предъявляемым науке со стороны иных общественных субъектов и создающим ситуацию гетерономии, и автономией научного исследования, являющейся необходимым условием деятельности, определяемым изнутри научного сообщества. Актуализация пространства взаимодействия между субъектами «внешнего» требования эффективности и субъектом «внутреннего» 58 ожидания признания автономии будет способствовать уточнению самой проблемы эффективности, а также определять порядок возможных действий со стороны различных акторов (прежде всего научного сообщества) относительно ее решения. В этом контексте научное сообщество будет рассматриваться не только и не столько как пассивный объект требования, сколько как активный субъект создания условий производства

и восприятия эффекта собственной деятельности.

58

«Внутреннее» и «внешнее» в данном контексте определено взглядом со стороны научного сообщества, отделяющего себя от субъектов внешних требований и противопоставляющего себя им. Именно эта позиция будет подвергаться критической рефлексии в нашем исследовании.

* * *

Первый шаг исследования поля научных взаимодействий относится к контексту возникновения проблемы эффективности исследований. Ранее было отмечено, что придание всеобщего статуса экономическому требованию эффективности, представленному через разницу расходов и дохода, а также квантификацию оценки эффективности можно объяснить, с одной стороны, конкретными обстоятельствами функционирования науки как социального института и, с другой стороны, внутренней логикой трансформации новоевропейской научности 59 . Следует, однако, дополнить этот анализ раскрытием становления самого научного сообщества в контексте общественных взаимосвязей в широком смысле слова, коль скоро оно оказывается либо пассивным претерпевающим объектом, либо активным субъектом, формирующим одну из сторон проблемы эффективности научных исследований.

59

Внешние обстоятельства связываются исследователями с усилением демократических тенденций и возрастанием требования прозрачной легитимации научных исследований и их финансирования, а также со слабостью конкретных научных сообществ, экспертные свидетельства которых не имеют авторитета в обществе в целом, вынужденных с целью легитимации прибегать к квантитативным аргументам эффективности (Porter T. M.: 1) Quantification and Accounting Ideal in Science // Social Studies of Science. 1992. N 22. P. 633–651; 2) Trust in Numbers: The Pursuit of Objectivity in Science and Public Life. Princeton: Princeton University Press, 1995.). Внутренний фактор определяется как распространение идеала классического математического естествознания на исследования самой науки, в том числе на репрезентацию науки в общественном сознании (Наука: испытание эффективностью / П. А. Биргер, В. А. Куприянов, И. С. Дмитриев и др. СПб.: Фонд развития конфликтологии, 2016.). Именно в этом контексте может быть прояснен и отчасти оправдан существенный вклад самих ученых, социологов науки Д. Прайса, Р. Мертона, Дж. Бернала, В. Налимова и др. в формирование системы квантитативной репрезентации науки как информационной системы с помощью «сетей научных публикаций» (Д. Прайс), а также в формирование и введение в активное использование наукометрических процедур в качестве орудия управления научными исследованиями.

Может создаться впечатление, что понятие научного сообщества, являющееся в современном эпистемологическом дискурсе почти общепринятым, возникло достаточно давно, по крайней мере со времени возникновения первых научных институций, а также представления конкретных направлений исследования в научных журналах. Однако это не совсем так. Исследователи отмечают, что данное понятие начинает звучать только в первой половине XX в. в работах Р. Мертона и М. Полани 60 . Следует признать, что данная актуализация должна быть связана с тем, что научное сообщество в какой-то период функционирования науки становится не просто само собой разумеющимся действующим агентом поля науки, но проблематичным концептом, и проблематичность эта относится в первую очередь к его самоопределению, в котором значимой оказывается именно автономия.

60

Юдин Г. Иллюзия научного сообщества // Социологическое обозрение. 2010. Том 9, № 3. С. 57–88.

Почему становится проблематичной автономия научного сообщества и научной деятельности вообще, отчетливо провозглашенная в эпоху формирования классического немецкого университета и принесшая немалые плоды в ходе его развития? 61

Для того чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к особенностям развития науки в первой половине XX в. Причем следует принять во внимание не только и не столько кризисные события внутри самого исследования, которые повлияли на формирование новых научных методологических установок и определений научной предметности, сколько особенности функционирования науки как социального института 62 .

61

О классическом немецком университете и автономии научного исследования, как его основной характеристике см., во-первых, непосредственные тезисы о свободе исследования: фон Гумбольдт В. О внутренней и внешней организации высших научных заведений в Берлине // Неприкосновенный запас. № 2(22). 2002. во-вторых, исторический и философский анализ создания и условий последующей трансформации университета: Шнедельбах Г. Университет Гумбольдта // Логос. № 5–6. М., 2002. С. 72; в-третьих, описание концепта автономии университета в контексте немецкой классической философской традиции, а также в институциональном пространстве современного функционирования университета: Наука: испытание эффективностью. Гл. 2 и 3. С. 47–114.

62

О кризисе в науке и о его влиянии на возникновение неопозитивистской философии см.: Карнап Р., Ганн Г., Нейрат О. Научное миропонимание – Венский кружок // Журнал «Erkenntnis» («Познание»). М.: Идея-Пресс, 2006. С. 57–74.

Речь здесь идет о таких процессах, оказавшихся в центре внимания исследователей социальной истории науки, как научно-техническая революция. Во втором издании своей работы «Наука в истории» (Science in History) в 1957 г. марксистский историк науки Дж. Бернал пишет о второй научной революции, происходящей на наших глазах:

«Against the revolution of the earth and the circulation of the blood, the telescope, and the vacuum pump, and the upsetting of previous ideas that these implied, we may urge the discovery of the nuclear atom, relativity, and the quantum theory, as well as of the processes of biochemistry and the inner structure of the cell, the electron microscope, and the electronic computing machine. Add to that the sudden acceleration of all scientific activity and its application, from atom fission and television to the control of disease, and it would appear if this is not a scientific revolution nothing is. Nevertheless, the contention that the two revolutions are not comparable may be true in another sense. The first revolution actually discovered the method of science, the second only applied it. The new revolutionary character of the twentieth century cannot be confined to science; it resides even more in the fact that only in our time has science come to dominate industry and agriculture. The revolution might perhaps more justly be called the first scientific-technical revolution» 63 .

63

Bernal J. D: Science in History. 2^nd ed. London: Watts., 1957. P. 495. (Цит. по: Teich M. J. D. Bernal the Historian and the Scientific-Technical Revolution // Interdisciplinary Science Reviews. 2008. Vol. 33, N 2. P. 135).