Научное наследие Женевской лингвистической школы

Кузнецов Валерий Георгиевич

Говоря о взаимоотношениях между языком и мышлением, необходимо отметить, что прямолинейное установление однозначных связей между строем языка и мышлением не может, с точки зрения современного языкознания, считаться плодотворным. При любом строе языка возможно вполне развитое современное абстрактное мышление.

Языку принадлежит важнейшая роль в формировании мышления, в познании окружающей действительности. Сам процесс отражения действительности в сознании людей не может быть осуществлен без посредства языка. Язык, закрепляя и выражая наши мысли, является носителем наших знаний об окружающем мире. Язык способен выразить не только наши знания об окружающем мире, но и наше отношение к явлениям внешнего мира, к другим людям и к самим себе – он способен выразить наши эмоции

и волевые побуждения. Язык, таким образом, формулирует, закрепляет и выражает всю совокупность сложнейших отношений и явлений действительности. Посредством языка мы получаем возможность познавать, усваивать весь опыт, накопленный предшествующими поколениями. Язык, закрепляя успехи познавательной деятельности человека, дает возможность осуществлять дальнейшее познание человеком окружающей действительности. Таким образом, человек познает с помощью языка и внешнюю реальность, и свой собственный язык, и свое общественное и индивидуальное сознание. Язык охватывает и воплощает в своей ткани все аспекты человеческой деятельности.

Сложные взаимоотношения языка, мышления, познания, культуры относятся к фундаментальным проблемам науки о языке и нуждаются в дальнейших серьезных исследованиях.

Проблему связи языка и мышления Сеше рассматривал как гуманитарную: «Проблема мышления и языка является одним из аспектов проблемы отношений индивида и общества, и поскольку эти отношения представляют особую сложность в мире людей, – где встает перед нами проблема свободы, – это позволяет говорить, что мы просто стоим перед общей проблемой – проблемой человека» [Сеше 2003б: 207].

Выдающиеся представители Женевской школы А. Сеше и Ш. Балли явились предтечами постановки многих основных вопросов современного рассмотрения языка как этнокультурного явления.

Проблематика роли языка в формировании мышления, познания объективной действительности, национально-культурного своеобразия оформилась в различные направления исследования этнокультурной специфики речевой деятельности: этнолингвистика, этносемантика, изучение национального менталитета, языкового сознания и картины мира, языковой личности. При этом широко используются междисциплинарные подходы, а также когнитивный, коммуникативный и дискурсивный.

Следует заметить, что в современных этнолингвистических исследованиях, в отличие от Женевской школы, очевидно, под влиянием когнитивной лингвистики, в качестве исходного пункта чаще всего берутся не языковые значимости, а концепты. Примером сопоставительных исследований в ракурсе этносемантики, основанных на понятиях значения и межъязыковых значимостей, могут служить работы В. Г. Гака [Гак 1983].

Исследование данной проблематики имеет не только важное теоретическое, но и практическое, прикладное значение. Примером может служить актуальная задача изучения межкультурной профессиональной коммуникации (деловые переговоры, контакты, разного рода презентации и др.), которая в связи с глобализацией мировой экономики занимает ведущее место в современной общественной языковой практике. Межкультурное профессиональное общение представляет собой социальное взаимодействие его участников, имеющих национально-культурную специфику своего социума и стандартизованный национально-культурный стереотип. Перед исследователями стоит задача выделить национально-культурные нормы этого вида коммуникации с целью повышения ее эффективности и прогнозирования коммуникативных неудач [Кузнецов 2001: 38].

§ 2. Вопросы нормы и языковой политики

Среди определений языка и речи Соссюром есть определение языка как пассивного и речи как активного. Выше отмечалось, что это разграничение, связанное с креативностью, в «Курсе» не раскрыто, поэтому нередко понималось в буквальном смысле. Складывалось, прежде всего, впечатление, что если принять точку зрения Соссюра, то окажется невозможным организованное вмешательство общества в языковой процесс, организованное руководство этим процессом, невозможна языковая политика [Jespersen 1925; Wagner 1947].

В нашей стране резкой критике в этом плане Соссюр подвергся со стороны Л. П. Якубинского [Якубинский 1929]. Языковая политика определялась

Якубинским как «сознательное вмешательство класса в развивающийся языковой процесс, сознательное руководство этим процессом». Критика Якубинским Соссюра была основана на том, что Соссюр «мыслит возможность познания языка лишь путем рефлексии, созерцания со стороны, забывая о субъекте языка, коллективе». Соссюр рассматривал говорящих как инертную и консервативную массу, в то время как тот или иной класс в той или иной общественно-исторической ситуации может выступать либо как активная, либо как инертная сила. При этом Якубинский ссылался на пример Чехии начала XIX в., когда активность национальной буржуазии могла привести к преобразованию лексики чешского языка. Эта позиция Якубинского, очевидно, связана с переоценкой возможностей сознательного вмешательства в язык, вообще характерной для советского языкознания 20 – 30-х гг. XX в.

В статье «Язык и речь», полемизируя по этому поводу с О. Есперсеном, Ш. Балли писал: «Когда Соссюр утверждает, что индивидуум не может изменить язык и распоряжается только в речи, само собой разумеется, что имеются в виду условия, в которых действие закона проявляется абсолютным образом, например, когда индивидуум по своей инициативе намеревается изменить нечто существенное в системе: во французском языке он строит утвердительную фразу, помещая сказуемое перед подлежащим, либо прямое дополнение перед глаголом или произвольно изменяя произношение слова, говорит ordre вместо arbre и т. п. Однако никогда Соссюр не заявлял, что язык полностью независим от индивидов» [Bally 1926: 694].

Ш. Балли, как бы стремясь разъяснить позицию Женевской школы по этому вопросу, писал, что язык усваивается индивидом активно: «Человек никогда не относится к языку совершенно пассивно; одни младограмматики популяризировали идею совершенно бессознательного отношения человека к языку». Балли допускает в принципе возможность вмешательства человека в жизнь языка: «Чем больше прогрессирует и облагораживается цивилизация, тем больше подвергается язык обработке и обдуманным изменениям... Такое вмешательство мысли, все более и более активное, создает впечатление, что языки не являются исключительно натуральными продуктами» [Балли 1955: 395]. В качестве примера Балли приводил примеры литовского, норвежского, современного иврита, определенный успех международных искусственных языков.

Не подлежит сомнению, что люди могут и должны вмешиваться в развитие языка с целью оптимизации речевых средств выражения мысли. Еще И. А. Бодуэн де Куртенэ убежденно говорил: «Разве можно заботиться о чистоте какого бы то ни было языка, не допуская вмешательства свободной воли человека в его чисто естественное развитие?» [Бодуэн де Куртенэ 1963: 40] [64] .

Проблема управления развитием языка неразрывно связана с повышением грамотности и общей культуры. Система языка недоступна лингвистически неграмотному индивиду и не осознается им как система, а овладеть ею, – писал Ф. де Соссюр, – можно лишь путем размышления [Соссюр 1977: 106]. Система языка становится осмысленной с ростом грамотности и образования [65] . «Уже приобщение к письменному языку, – отмечал Ш. Балли, – способствует развитию у читающего и пишущего простейших навыков размышления и анализа» [Bally 1935: 160]. Примечательно, что из двух путей повышения языковой культуры: традиционного – путь пуризма и второго – пути науки [Винокур 1925: 8], женевские лингвисты считали верным только второй.

С ростом языковой культуры массой говорящих яснее сознается норма и отклонения от нее, люди становятся чуткими к любым языковым изменениям и воспринимают их оценочно, разумно. Благодаря этому создаются хорошие условия и для специального научного регулирования языковой системы [66] . «Деятельность Французской Академии, – писал Балли, – была не напрасна, но претворению в жизнь ее реформ препятствовал тот факт, что ее члены представляли интеллектуальную элиту и реформы ее предназначались для элиты... Самые стихийные, самые традиционные формы социальной жизни мало-помалу попадают под контроль сознательной воли. Было бы странным, если бы язык полностью избежал этой участи» [Bally 1935: 167].