Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

Бьюдженталь Джеймс

— На минуту я почувствовала, где нахожусь. Когда я описыва­ла головокружение и какую-то непрочность внутри себя... Тогда я знала, но считала, что вы можете думать об этом или обо мне. Затем, когда вы спросили, я почувствовала: что хорошо бы ска­зать вам, что меня не беспокоит, что вы думаете. Но внезапно ужасно испугалась. Я была уверена: вы рассердитесь на меня, и в то же время знала, что не рассердитесь. И все же одновременно я думала: вам будет приятно, что я знаю, что вы не рассердитесь. А затем я подумала: вам не понравится, если я буду думать о том, что вам приятно, а затем... И я начала чувствовать, что задыхаюсь, и вынуждена была встать,

и хотела убежать, и часть меня все еще хочет сделать это. О, пожалуйста, не делайте так больше, по край­ней мере, сейчас. — Она опустилась на кушетку.

— Я вас слышу, Луиза.

— Но, Джим... Джим, я знаю, что рано или поздно нам при­дется пройти через это. И через гораздо большее. Я ненавижу это. Я ненавижу вас в тот момент, когда вы вызываете у меня голово­кружение и страх, но хочу снова пройти через это, и еще, и еще! — Она говорила очень настойчиво, сердито и решительно. Мои гла­за внезапно увлажнились: я был растроган ее мужеством.

* * *

Мы провели много сеансов, на которых концентрировались на постоянной потребности Луизы быть приятной, и на том, как это блокирует доступ к ее внутреннему осознанию. Когда мы работа­ли над тем, как она пыталась угодить мне прямо в момент наших разговоров (как на сеансе, который я описал выше), Луиза испы­тывала сильную душевную боль и тревогу. Для нее важно было пройти через это, чтобы освободиться, но мы вынуждены были учитывать, сколько переживаний она может выдержать с пользой для себя за один сеанс. Все же постепенно Луиза добивалась все большего доступа к своему внутреннему центру, к своему внутрен­нему видению.

Чтобы помочь ей в этой борьбе, я убедил Луизу присоединить­ся к терапевтической группе, и она сделала это с явной неохотой. Она снова вынуждена была угождать, и быстро завоевала почти всех в группе. Но постепенно и здесь ее навязчивость начала ослабевать.

19 марта

В новом году у Луизы появился еще один повод для беспокой­ства. В социальной службе, где она работала, новый директор действовал в очень авторитарном стиле. Я знал это не только от Луизы, но и от моих коллег.

— Он такой холодный и необщительный, Джим. Так жаль, что именно сейчас назначили такого директора: мы разработали хоро­шую программу для подростков, и все агентство начало сплачивать­ся в команду. Если я не могла по достоинству оценить доктора Клифтона до его отставки, теперь, разумеется, я изменила свое мнение. Доктор Эллиот так подозрителен и так суров к молодым людям. Он...

— Что он чувствует к вам, Луиза?

— Я не знаю. Откуда мне знать?

Я не ответил, просто посмотрел на нее с выражением поддер­жки и доверия.

— О, возможно, у меня есть кое-какие соображения. Я имею в виду, что несколько раз разговаривала с ним, и мы довольно хорошо поладили. Я спрашиваю себя... Я имею в виду, что когда я сказала это, то спросила себя, не угождала ли я ему. Во втор­ник он попросил меня зайти к нему: он был очень зол на одну из студенток, которая сидела на полу вместе с клиенткой. Доктор Эллиот зашел в комнату — не знаю, зачем, — и увидел, что те сидят на полу. Он сделал замечание: чтобы это "непрофессиональное поведение, мисс Гован" не повторилось опять.

— Что они делали на полу?

— Просто разговаривали. Я спросила, не было ли чего-то еще, но обе — и студентка, и клиентка — были женщинами, и доктор Эллиот даже не предполагал,

что могло быть что-то еще, помимо того, что они сидели на полу, а не за столом.

— Что вы ему сказали?

— Я сказала, что не знала об этом, но что я не думаю, что это могло принести какой-то вред. Ему не понравился мой ответ: в тот момент я не угодила ему. Но только на мгновение... — Упавшим голосом. — Затем я сказала, что поговорю со студенткой и выяс­ню, была ли причина, по которой она чувствовала необходимость работать с клиенткой, сидя на полу. О, черт. Я действительно вернулась к тому, чтобы угождать, не так ли?

— Я все еще не знаю, что вы думаете о социальном работнике, принимающем клиента сидя на полу?

— О, я не понимаю, почему имеет значение, где они сидят. Если они хотят сидеть на полу, пусть сидят, это неважно, насколь­ко я понимаю.

— Но вы не можете сказать об этом доктору Эллиоту.

— О, вероятно, я могла бы...

— Вы угодите мне, если скажете ему это?

— О, черт вас побери, Джим. Я не пытаюсь угодить вам. Я...

— Ну, мне приятно, конечно, что Вы не пытаетесь.

— О, я не хочу, чтобы вы так говорили! Я запуталась. Где же я теперь?

Хотя мне не хотелось на самом деле мучить Луизу, иногда я спрашивал себя, не было ли у меня желания подразнить ее и по­флиртовать. Иногда примешивалось и это, но в основном я бро­сал вызов ее постоянному, но бессознательному послушанию. Лучшим временем для работы были как раз моменты, когда я чув­ствовал: это происходит с ней по отношению ко мне.

2 апреля

Агентство продолжало оставаться главной заботой Луизы. Но­вый медицинский консультант, недавно разведенный, пригласил Луизу на обед, и они понравились друг другу. Доктор Эллиот стал более требовательным. Луиза оказалась буфером между ним и сту­дентами в разборе незначительных нарушений, которые директор, очевидно, рассматривал как серьезные отклонения от профессио­нальных обязанностей.

— Сегодня я снова виделась с доктором Эллиотом. — Голос Луизы был напряженным и недовольным.

— Должно быть, ему нравится ваше общество. Почти каждый раз, приходя ко мне, вы рассказываете, что он вызывал вас.

— Я не уверена в этом. Полагаю, я все еще пытаюсь угодить ему как можно больше — в конце концов, он мой босс, но, с другой стороны, я всегда пытаюсь защитить своих студентов от его нападок.

— Что на этот раз?

— Не знаю. Просто он сказал, что хочет обсудить программу обучения в целом. Однако я несколько испугалась. Честно гово­ря, он такой мелочный: требует, чтобы не сидели на полу, не имели контактов с клиентами помимо приемной и консультаци­онной комнаты, не называли клиентов по именам, — не делали почти ничего, что превращало бы нашу контору в нормальное место, куда человек может прийти за помощью. Возможно, это нормально, я не уверена.

— А что другие сотрудники думают по этому поводу?

— О, все злятся. Я говорила позавчера вечером Дону...

— Кто такой Дон?

— Дон Веббер, доктор, с которым я недавно обедала.

— Угу. Что Вы ему говорили?

— Я говорила, что доктор Эллиот влияет на персонал таким образом, что мы больше раздражаемся друг на друга, но, вместе с тем, как будто становимся ближе.

— Как все прошло с Доном?

— О, это здорово — снова с кем-то встречаться. Знаете, ведь прошло почти два года с тех пор, как у меня было что-то большее, чем единичные свидания.