Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии
Шрифт:
— Да, рекой. Река никогда не бывает одинаковой. Она все время течет, движется. Вода в реке в любой данной точке сегодня не такая, как завтра. Кроме того, река течет иногда на солнце, иногда в тени; иногда в городе, иногда в лесу. Сама суть реки в изменении, течении.
— Я уверена, что это очень поэтично, но не понимаю, какое это имеет отношение к моему хорошему самочувствию. — Она была не готова понимать меня на более эмоциональном, скрытом уровне.
— Вы как река, Кейт, и сейчас вы счастливо течете по солнечной местности. Наступит день, когда вы окажетесь в тени и под дождем. Но будут и другие солнечные дни после этого. Никогда не может быть совершенно одинаково.
— Мне это не нравится. Совсем не нравится. Почему я
— Нам всем хотелось бы этого, Кейт. Мне бы, во всяком случае, точно хотелось. Но, насколько мне известно, так не бывает.
* * *
Мы снова работали вместе, но каждый по-своему. Кейт продолжала бояться эмоциональной вовлеченности, которая оказалась бы решающей для успеха нашего предприятия. Она боялась отказаться от придающего ей кажущуюся безопасность убеждения, что каждое новое ее состояние — то, что она будет отныне испытывать постоянно. Кейт, как альпинист, который карабкается по крутому склону, надеясь, что каждый выступ скалы может стать местом, где он, наконец, разобьет лагерь и отдохнет, но всякий раз обнаруживает, что места слишком мало, а опасность слишком велика, и приходится двигаться дальше, была испугана, близка к панике, готова бросить все это ужасное занятие. Но она была настойчива, пыталась сделать то, что ее пугало, справиться со своими страхами. И постепенно достигла площадки, где было больше пространства и меньше ощущалась угроза. А потом с той стороны, откуда Кейт привыкла получать лишь поддержку, она получила неожиданный удар: как раз тогда, когда она начала находить новый интерес к жизни, я чуть не свел на нет все ее усилия, вызвав неприятные чувства.
21 октября
В ясный осенний день, наводящий на воспоминания о летней жаре, Кейт пришла в более ярком платье, чем обычно. Она к тому же сделала прическу и явила собой полную противоположность той серой, чопорной женщине, которая впервые появилась в моем кабинете более полутора лет назад. Ее приподнятый подбородок и темп речи говорили о растущем удовлетворении и возрождении надежд. Ее лицо в эти дни намного меньше напоминало застывшую гранитную маску, а походка уже не казалась механическим передвижением с места на место.
Однако я наблюдал, как Кейт входит и ложится на кушетку, с дурным предчувствием. Я боялся этого дня шесть недель или даже больше, и теперь он наступил. Я получил приглашение участвовать в качестве консультанта в исследовательской программе в другом городе и должен был уехать как минимум на год. Хотя до моего отъезда оставалось шесть месяцев, этого было слишком мало для завершения работы с Кейт. Я уговорил уважаемого мной коллегу начать встречаться с ней уже сейчас, чтобы облегчить ее переход к нему, но это было плохой реакцией на то доверие, которое Кейт начала проявлять ко мне. Я мучился и чувствовал себя виноватым, и даже подумал о том, что не должен был принимать предложение; но потом решил, что должен думать не только о нуждах своих пациентов, но и о своих.
Я пытался приготовиться к сегодняшнему дню, предложив Кейт вступить в терапевтическую группу, чтобы расширить круг своих отношений, и настаивал на том, чтобы она посещала профессиональный семинар, который отвлекал бы ее от регулярных встреч со мной. Эти и другие шаги, которые я предпринял, должны были помочь, но они казались мне слабыми сейчас, когда я смотрел на ее по-новому открытое лицо. Трагедия, как дублер, всегда готова подменить радость; она прячется за кулисами, надеясь, что какой-нибудь несчастный случай призовет ее на сцену. Кейт, о которой я начал так искренне заботиться, казалась такой беззащитной, доверчивой и открытой перед страданием. Моя решимость прошла. Я не мог сказать ей. Я не мог это сделать. Я должен
— Я думала о том, что на прошлой неделе сказал в группе Ларри. — Ее голос передавал спокойное размышление, столь отличающееся от безличной точности, с какой она так долго произносила слова. Каждое такое отличие расстраивало меня сегодня. — Он думает, что мы слишком милы друг с другом, вы помните, и что мы должны быть более честными. Возможно, что это и так, согласно теории групповой динамики, но мне не очень нравятся те жестокие вещи, которые происходят в некоторых из групп.
Я должен сказать Кейт как можно раньше. Ей нужно время, чтобы среагировать, и я хотел помочь ей разобраться со своими чувствами. Я должен был прервать ее, но она уже начала развивать полезную тему. Может быть, лучше сказать ей в следующий раз. Нет, я намеренно выбрал именно сегодняшний день, понедельник, потому что на этой неделе у нас еще три сеанса без большого перерыва на выходные. Мне придется ждать до следующего понедельника. Ничего хорошего; это будет лишняя отсрочка.
— Кейт, — прервал я ее внезапно посреди фразы, — Кейт, мне жаль перебивать вас, но есть нечто, о чем я должен с вами поговорить. Это важно, и я хочу, чтобы у нас было время, чтобы все как следует продумать.
Она повернула одно плечо и посмотрела на меня озабоченно и вопросительно.
— Если коротко, Кейт, дело в том, что я собираюсь уехать на год, уже в апреле. Я получил должность научного консультанта на севере и...
Ее лицо осталось неизменным; возможно, взгляд стал немного более неподвижным, но не могу точно сказать. Слова давались мне нелегко. Я чувствовал себя виноватым и испуганным.
— Ну вот, я говорил с доктором Ласко, и в течение следующих шести месяцев перед моим отъездом он будет время от времени участвовать в нашей работе, чтобы, когда вы почувствуете себя готовой к этому, вы смогли продолжать работать с ним. И, кроме того...
— Когда я почувствую себя готовой? Боюсь, я не совсем понимаю. — Ее тон был немного похож на прежний: формальный и отстраненный. Но, странным образом, я почувствовал облегчение, услышав ее голос; теперь я мог заняться деталями.
— Ну, я имел в виду, что мы можем устроить так, чтобы вы перешли к нему, когда вам захочется, в следующие шесть месяцев.
Я суетился; мне не нравилось то, что я говорил.
— Понимаю. — Кейт была спокойна, бесчувственна и хорошо контролировала себя. Думаю, она испугалась.
— И, кроме того, я буду приезжать сюда время от времени, так что мы сможем поддерживать контакт в любой форме, которая окажется полезной.
Я все еще чувствовал себя зажатым и смущенным. Мой тон был механическим и безличным; это было плохо. Мне стало немного легче, когда я понял, в чем проблема: я нашел нечто, с чем можно работать.
— Да, я уверена, что мы сможем это сделать. — Она говорила отстраненно, безлично отвечая на мой безличный тон и усиливая наше отдаление.
— Кейт, я испытываю сейчас множество чувств. Я беспокоюсь о том, уезжать ли мне вообще. Я чувствую себя виноватым в том, что причиняю вам боль. Чувствую себя скованным, пытаясь выразить свою заботу и желание сделать все возможное, чтобы вы извлекли из этого позитивный опыт.
— Конечно, я понимаю. Все это правильно. Разумеется, я понимаю ваше желание продвинуться вперед в своей профессиональной карьере, и я уверена, что доктор Ласко будет очень полезен мне, если я буду вынуждена продолжить терапию будущей весной.