Наука о войне (о социологическом изучении войны)
Шрифт:
Парадоксальность этих рассуждений гр. Л. Толстого видна из самого текста этих выдержек. В самом деле, то, что сам Наполеон «не убивал людей», а «убивали французские солдаты», вовсе не позволяет низводить его роль до уровня воздействия на судьбу Бородинского сражения «последнего фурштадтского солдата». Но самым убедительным критиком парадоксальности рассуждений Толстого-философа является сам же Толстой, но Толстой-художник. Для того чтобы убедиться в этом, я отсылаю читателя к классическому разбору «Войны и Мира», написанному генералом М.И. Драгомировым [51] . Противопоставляя картины боев, нарисованные кистью Толстого-художника, не могущего в силу интуиции истины, присущей гению, отойти от правды жизни, тенденциозным рассуждениям Толстого-философа, М.И. Драгомиров наглядно показывает это разительное противоречие, присущее творчеству Толстого. В особенности ярко выявляется это внутреннее противоречие «Войны и Мира» в описании Шенграбенского
51
Напечатано в книжке под общим заглавием «Четыре очерка».
52
Напечатано в книжке под общим заглавием «Четыре очерка»., с. 386–392.
«Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом на покрытой ковром лавке… Он выслушивал привозимые донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненными, но выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что-то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борящихся со смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти».
Не видит ли сам читатель, сколько в этой выдержке противоречий? Начинается она с указания на то, что Кутузов исполнял советы одних и отклонял советы других, что показывает уже какую-то степень руководства войсками. В середине указывается на полную невозможность руководства войсками в бою. Кончается она признанием руководства Кутузовым «духом войска», что представляет собою высшую степень руководства войсками: «Ra partie sublime de lart»{17}
Так называемый парадокс Стендаля, а в особенности парадокс Толстого, чрезвычайно показательны. Они вскрывают тот разрыв, который образовался между установленными вековой традицией представлениями о бое и впечатлениями, которые выносит боец при первом же соприкосновении с Реальностями боя.
Свидетельство об этом можно встретить почти во всех мемуарах, написанных теми, кто непосредственно дрался в боевых лишениях.
Вот один из таких голосов [53] :
53
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
«Тот, кто захочет написать историю этой войны, не сможет этого сделать. Слишком много вещей останутся ему неизвестными. Никто не сможет узнать все, что происходило везде и каждый день» [54] . — Так думал вслух, по словам капитана Кимпфлина, солдат-телефонист командного поста одной из рот, выдвинутых в передовые окопы позиции. Это был солдат, ничем не отличавшийся от тех миллионов французских солдат, которые защищали свою родину в первую зиму войны. «Сказав это, — продолжает Кимпфлин, — он сделал паузу, как будто подводя итоги долгому размышлению, и добавил: — это невозможно или это будет неправда».
54
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
«…Я едва не поддался соблазну ответить ему: — да нет, мой друг, нет, История все-таки будет написана; конечно, никто и никогда не сможет собрать все подробности этой неимоверной по своим размерам драмы, актерами которой являемся мы, сами не зная как и почему» [55] .
«…Не останавливая своего внимания на бесконечно малых величинах, представляющих собою пыль, она откинет
55
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
56
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
«…Но я молчал, уверенный в том, что моя речь не убедит моего молодца, и в том, что, вероятно, он уклонится от дальнейшего спора, сказав: — Так точно, господин капитан».
Несколько далее капитан Кимпфлин подводит итоги своих личных впечатлений. «Общие идеи, — пишет он, — нравятся нашему уму, любящему упрощения. Короткие и сжатые фразы, законченные и сухие, как формулы, позволяющие без излишней работы казаться знающим человеком, в большом почете у наших современников, большинство которых не особенно любит упорную умственную работу».
«…Удержать в памяти общий вид кривой гораздо легче, чем проделать математическое вычисление, точно определяющее начертание кривой. Но какова ценность этой кривой, если в основе ее лежит ошибочное исчисление? Нельзя действительно узнать результаты, если не знать, как они получены и на чем они основаны» [57] .
«…Что представляют собой те общие принципы, которые находят и формулируют князья науки? Что представляют собой общие идеи, составляющие гордость умных людей? Их можно уподобить костям, ракушкам, скелетам, извлекаемым из земли геологами; эти ископаемые лишены снаружи тела и изнутри — жизни. Без реальных фактов события мертвы. Реальность это тело истории…» [58]
57
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
58
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
«…Пехотинец шествует слишком близко к земле; последняя крепко прилипает к его ногам, и потому он не может высоко подняться над нею…» [59]
«…Боец близорук. Едва зная, что он делает, и никогда не знает, куда идет; поэтому общая картина от него ускользает. Внимание его всецело приковано к тому, что он должен сделать, и к месту, на котором он обязан находиться; он действует в шорах, и эти наглазники тем более ограничивают его кругозор, чем ниже его положение на лестнице военной иерархии».
59
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.
«…Но именно потому, что его кругозор ограничен, то, что он видит, он видит вблизи и отчетливо [60] . Видя немногое, он видит хорошо. А так как все это видят его собственные глаза, а не глаза доносящего, то он воспринимает действительность непосредственно».
«Телефонист, мой друг, не это ли ты хотел сказать? Следуя по разным дорогам, не придем ли мы к той же истине? Мы к ней приближаемся. Но твой путь единственно хороший, ибо он основан на реальном опыте».
60
Kimpflin. Le premier souffle; un fantassin des la trouee de Charme. Ed. Perrin, 1920.Автор: офицер военного времени; до объявления войны был профессором; по общей мобилизации в августе 1914 г. поступил лейтенантом во 2-й Зуавский полк, в рядах которого сражался 25 месяцев.