Наука о войне (о социологическом изучении войны)
Шрифт:
Капитан Кимпфлин правильно понял Стендаля. Вопросы, поставленные этим замечательным писателем, вовсе не являлись отрицанием понимания бойцом события, в котором он участвует, а лишь чрезвычайно красочным изображением различия, существующего между внешней и внутренней сторонами боя, и вместе с тем указанием на то, что наука, грешащая односторонним рассмотрением одной лишь внешней стороны боя, создает неверное представление о самом существе этого явления.
Насколько такое указание правильно, мне пришлось убедиться на самом себе и на моих коллегах, профессорах нашей Военной академии, попавших осенью 1914 г. с кафедр в ряды сражающихся войск. Помню, как возвращаясь с моим полком из первых боев, я встретился с бригадой 37-й пехотной дивизии, в рядах которой находился наш профессор по военной истории Н.Л. Юнаков [61] .
61
Работа Н.Л.
(Юнаков Н.Л. Северная война. Компания 1708–1709 гг. Военные действие на левом берегу Днепра. (Труды Императорского Русского военно-историческогообщества, тома II и IV). СПб., 1909.)
«Война на деле произносится не так, как она пишется», были его первые слова при нашей встрече; и эти слова передают впечатления от первого боя. Не могу не обратить внимания на следующее, крайне показательное, совпадение. Изучая после войны мемуары непосредственных участников боев, я прочел в книге капитана Рембо [62] следующие строки: «О бое мы знали только то, что было написано в книгах и рассказывалось в легендах… Мало кто имел гражданское мужество генерала Модьюи, который в конце 1914 г. громогласно признался: «Нет, я не знал войны». Генерал Модьюи был одним из самых талантливых профессоров французской Высшей военной школы. Я имел возможность лично оценить его в эпоху моего прикомандирования к кадру профессоров этой школы в 1909–1910 гг. Таким образом, разделенные между собой тысячами километров, совершенно не зная друг друга, два военных профессора — русский и француз почти в одних и тех же выражениях произнесли приговор над военной историей пренебрегавшей изучением внутренней стороны войны.
62
Capitaine Rimbault: «Propos d'un marmite». Ed. L. Fournier. Paris, 1920. С. 111–117.Капитан Рембо пробыл на боевом фронте более 24 месяцев. См. более подробную справку, Ж. Н. Крю. «Temoins», с. 462–465.
Это вполне совпадало и с моими личными впечатлениями, в доказательство чего приведу мою запись, сделанную сейчас же после одного из первых боев [63] .
«До войны каждому из нас приходилось читать описания различных боев. Из них-то и составлялось наше довоенное представление о бое.
Действительность оказалась совершенно не такой, какой ее изображали большинство литераторов, особенно же военных писателей.
В течение первых боев я наблюдал, как все офицеры переживали как бы разочарование. Впрочем, слово «разочарование» не вполне точно передает те ощущения, которые мы испытывали. Когда вы подходите к какому бы то ни было крупному явлению или событию, оно всегда в действительности оказывается иным, чем вы предполагали. Это вызывает некоторое чувство досады. Вы ожидали, что все проще, а перед вами разворачивается полотно громаднейшей картины; вы получаете такую гамму новых впечатлений, мыслей, что на некоторое время растеряны.
63
Впервые эта запись появилась в печати в 1920 г., в октябрьской книжке американского журнала (Вашингтон) «The Cavalry Journal» в статье, озаглавленной «A cavalry charge».
Самая большая ошибка всех рассказов и описаний боев это то, что авторы изображают своих действующих лиц героями, совершенно не боящимися снарядов и пуль, хладнокровно обдумывающими в самом бою сложнейшие комбинации, которые выполняются затем такими же спокойными подчиненными.
Первые же столкновения разрушают иллюзию. Вы не видите таких героев, а, заглянув в себя, вы пугаетесь….
Потом, когда вы присмотритесь, вы научаетесь находить истинных героев и некоторую управляемость событий. Так, глаз человека, попавшего из яркого света в полумрак, требует некоторого времени, чтобы научиться различать действительные контуры окружающих предметов.
Но только герои, которых вы находите, не похожи на героев романов и реляций{18}— это люди, часто мало заметные в будничной жизни.
Линия, разделяющая вас от неприятеля, — это линия смерти. К этой линии никто не любит подходить, а услужливый разум подыскивает тысячи удобных предлогов, чтобы избежать дальнейшего сближения».
Если мы вдумаемся во все вышесказанное, то увидим, что истинное представление о бое возможно только тогда, когда оно явится синтезом внешней и внутренней сторон этого явления. Внутренняя же сторона требует прежде всего детального изучения психических факторов боя.
Я уже много раз указывал выше на то, что военная наука издавна сосредоточила свое внимание на изучении способов ведения войны. Это не могло не оказать соответствующего воздействия на военную историю. Здесь,
«Военная История, — пишет он [64] , — опыт тысячелетий по военному искусству, а также — свод сохранившихся фактов по организации и эксплуатации соответствующих сил и средств военного искусства. До последнего времени под Военной Историей разумели и свод знаний по состоянию разных отраслей военного искусства в прошлое время, а в более тесном смысле — Историю войн, казовой задачи военного искусства. Оба последних взгляда соответствовали понятию «военная наука». В настоящее время при общем прогрессе во взгляде вообще на Историю как науку военная история сводится к истории искусства, то есть к науке, имеющей целью связать казовые концы войны с общим состоянием военного искусства в ту или другую эпоху ввиду бесспорного влияния этого состояния на само ведение войны и, бесспорно, неразрывной связи войн с состоянием военного искусства в данную эпоху. За термином — Военная История остается только ее основное понятие — опыт прошлого и свод материалов и фактов прошлого».
64
64 «Энциклопедия военных и морских наук», составленная под главной редакцией генерал-лейтенанта Леера> заслуженного профессора Николаевской академии Генерального штаба. Том II, с. 200. СПб., 1885 г.
Односторонняя ориентация военно-исторической науки в сторону изучения одного только военного искусства (способов ведения войны) привела к тому, что она оказалась построенной всецело на документах и показаниях начальствующих лиц и их штабов. Внутренняя сторона явлений войны оказалась потому в пренебрежении или изображена в искаженном виде. Это противоречие между истинным внутренним обликом войны и книжным представлением о ней и было вскрыто гениальными интуициями Стендаля и гр. Л. Толстого. Выправлению вышеуказанной односторонности военно-исторической науки положено начало замечательным трудом Жана Нортона Крю. Он задался целью дать истинную картину внутренней стороны войны, совершенно верно полагая, что для этого нужно наблюдать ее снизу. Его труд, как он это сам [65] объясняет, имеет целью собрать свидетельские показания французских рядовых участников Мировой войны, «которые одни только могут говорить про войну не с точки зрения искусства ее ведения, а с точки зрения самого существа происходящей на войне борьбы…»
65
«Temoins», 13.
«Как я говорил выше, — пишет дальше Ж.Н. Крю, — боевое крещение было для нас всех трагическим посвящением. Вскрывшиеся перед нами тайны вовсе не заключались в неожиданных эффектах нового оружия, как то думают люди, не дравшиеся на фронте; нет, они были теми реальностями, которые были присущи всем войнам. Нам вскрывалась та ложь о храбрости, патриотизме, жертвенности, смерти, которой заполнена история, литература, искусство, болтовня ветеранов и официальные речи. То, что мы видели воочию, и то, что мы испытывали на себе, не имело ничего общего с тем, что мы ожидали увидеть на основании всех этих рассказов и изображений…»
«Если кто-нибудь действительно знает что такое война, так это рядовые бойцы, от солдата до капитана; то, что мы видели, то, что мы переживали, — было реальностью; то, что противоречит нашему опыту, — не может быть признано таковой; при этом безразлично: утверждает ли это сам Верховный Главнокомандующий, или это написано в Мемуарах Наполеона, или этому обучают в Военной академии, или это проповедуют военные историки. И это не явилось с нашей стороны фанфаронством; мы не испытывали никакой гордости знать то, чего ни Жоффр, ни Фош не знали. Мы же это знали потому, что наши пять чувств, наша плоть испытывали месяцы и месяцы одно и то же. Высшие военачальники не могли этого знать, ибо в войне участвовал только их разум, а война не может быть постигнута одним лишь разумом».