Наука умирать
Шрифт:
— Мы уходим в степи. Войска ждут нас в казармах с генералом Боровским [25] . Будет милость божья — вернёмся. Мы обязаны зажечь светоч, чтобы хоть одна точка в охваченной тьмой России светилась надеждой. В колонну по два за мной, шагом марш!
Тем временем генерал Боровский в ростовских казармах на глазах у юнкеров допивал бутылку самогона. Предлагал полковнику Симановскому, но тот отказывался. Нервничающие в ожидании юнкера притащили с улицы какого-то перепуганного мужика.
25
Боровский
— Кричал: «Смерть буржуям!», ваше превосходительство, — доложили генералу.
— Ведите его к коменданту, — приказал генерал, — но так, чтобы не убежал. Понимаете?
И подмигнул.
— Так точно, ваше превосходительство.
И повели мужика в ночь.
— Напрасно, полковник, — продолжал Боровский уговаривать Симановского.
— Я в таких делах не пью.
Неподалёку прогремели два выстрела — конец мужику.
— Во-от, — одобрительно протянул генерал. — А я, наоборот, в таких делах и люблю быть в полсвиста.
Вбежал юнкер и доложил, что прибыл генерал Корнилов и приказал выступать.
Во дворе казармы курили генералы и офицеры, строились юнкера. В эти напряжённые тревожные звуки сборов в поход вдруг врезался истерический женский вопль:
— Где о-он? Куда вы дели мужика маво-о? Родненькие, скажите мне правду. Неужто маво здесь убили-и? За что? Он же никакой не большевик, а просто пьяненький. За что вы его, миленькие?..
Корнилов возмутился.
— Господа, неужели некому навести порядок? Генерал Боровский, разберитесь. Если кто-то виноват — накажите.
Женщину куда-то оттащили, но ещё долго вслед выступившей колонны доносились её истерические крики: «Миленькие, за что-о?..»
Следующей ночью через Ростов проходил офицерский батальон Маркова. На углу Таганрогского проспекта и Садовой остановились: сюда подошли грузовики и на них устанавливали пулемёты. Здесь же остановился бронеавтомобиль. Подошёл Марков с привычной нагайкой в руке, с сожалением посмотрел на автомобиль и приказал:
— Когда колонна тронется, взорвать! А зачем пулемёты на грузовики?
— Не бросать же их, ваше превосходительство.
— С ума сошли? Где в степи бензин возьмёте? Перегрузить на лошадей!
— Ваше превосходительство, так... Где же их взять, лошадей-то?
— Чушь!
Огляделся, зашагал к столбу с пожарным сигналом. Рукояткой нагайки разбил стекло, крикнул:
— Полковник Борисов! Разошлите людей по домам и соберите все повозки в округе.
Генерал рассчитал правильно: война войной, а пожарная команда не дремлет. Вскоре со звоном и грохотом подкатили пожарные повозки. Брандмайор подошёл к Маркову.
— Распрячь лошадей! — приказал генерал, поигрывая «гайкой.
Пожарный начальник недолго колебался — попробуй не подчинись такому и его офицерам. Подоспели и повозки, и в строй пулемётной
С утра 23-го Марков стоял у переправы через Дон, помогал полковнику — командиру технической роты поддерживать порядок. Пока шли обозы, приходилось иной раз и нагайку в ход пускать. Когда началась переправа главных сил, первым Дон перешёл генерал Алексеев, опираясь палку. За ним адъютант и охрана несли тёмный кожаный чемодан, в котором хранилась вся казна армии — шесть миллионов рублей.
Корнилов и его новый начальник штаба Романовский проехали переправу верхами. За ними — семеро текинцев, корниловский конвой: чёрные высокие папахи, малиновые шаровары с серебряным галуном, полосатый жёлто-малиновый халат.
К Маркову подошёл Родичев.
— Куда пойдём, Сергей Леонидович?
— Зачем пойдём — знаю, а куда — сегодня будем решать.
— А зачем?
— Умирать, Гаврюша.
25 февраля с утра пасмурная оттепель размазала снег, Превратив его в грязно-зелёную жижу. Войска, переправившиеся через Дон, собрались в Ольгинской и в 8 часов утра по приказу высыпали на центральную площадь станицы. Не так много, как ожидалось, — не оправдались надежды на офицерскую солидарность: завсегдатаи кафе остались в Ростове, а отступили только ранее записавшиеся В армию.
Началось формирование подразделений. Кто шеренгами, кто небольшими колоннами, кто просто толпами разбирались по создаваемым батальонам и ротам, перебегали из одного строя в другой, делились, соединялись, кричали, призывая друзей. Меньше всего движения было на правом фланге, где строился 1-й сводно-офицерский полк. Здесь руководили построением трое: командир полка — бодрый помолодевший Марков с генеральскими погонами на куртке, в синих с лампасами галифе, в сапогах, уже забрызганных грязью, с неизменной нагайкой; рядом с ним — полковник Тимановский с огромной бородой, в папахе и романовском полушубке; чуть сзади — Родичев. Как ни перестраивали, как ни считали, вышло всего 810 человек — 4 роты.
Остановившись перед серединой строя, Марков произнёс небольшую речь:
— Не много же вас здесь! По правде говоря, из трёхсоттысячного офицерского корпуса России я ожидал увидеть больше. Но не огорчайтесь! Я глубоко убеждён, что даже с такими малыми силами мы совершим великие дела. Не спрашивайте меня, куда и зачем мы идём, — я всё равно скажу, что идём мы к чёрту на рога, за синей птицей. Теперь скажу только, что приказом Верховного главнокомандующего, имя которого хорошо известно всей России, я назначен командиром Офицерского полка, который сводится из ваших трёх батальонов, роты моряков и Кавказского дивизиона. Командиры батальонов переходят на положение ротных командиров, ротные командиры — на положение взводных. Но и тут вы, господа, не огорчайтесь: здесь и я с должности начальника штаба фронта фактически перешёл на батальон!
Генерала перебил полковник Борисов:
— Я считаю для себя невозможным с должности командира полка возвращаться в роту!
Марков ответил резко:
— Полковник! Вы мне не нужны! Полковник Плохинский, Назар Борисович, примите роту!
В строю некоторые офицеры шептались: «Попали мы к начальничку, чтоб его...» Полковник Биркин поделился с соседом опасениями: «Заведёт он нас за синей птицей к Богу в рай. Хочет обойтись без штаба!»
Словно услышав его, Марков продолжал: