Наука умирать

Рынкевич Владимир Петрович

— Без выстрела. Если всегда так будут идти...

— Всегда.

— И все погибнут.

— Да.

— Но слава останется навеки.

— Слава останется. Это ты хорошо понял, Роман.

— Но можно иначе.

— Нельзя. Так сложилось.

— И Корнилов?

— И он.

— А другие?

— Других нет. Только мы. И это прекрасно. И песня хорошая:

Цыганский быт и нравы стары...

— А там на площади?

— Об этом, Роман, не говорят

под песню.

Однако пели не везде. Когда прапорщик Пауль из Марковского полка шёл на квартиру, его остановили двое поручиков.

— Господин прапорщик, просим вас помочь. В этом доме большевик. Надо его взять.

Грозно постучали. Открыли сразу с испуганными лицами и трусливыми заявлениями о том, что ничего не знают. Обошли дом, заглянули в шкафы, под кровати. Обнаружили большевика в дальней комнате, забившегося под кровать. Пауль достал наган, заставил вылезти. Едва тот показался, держа в руке массивный старинный кинжал, как один из поручиков выстрелил ему в голову. Большевик уже не шевелился, но поручик выстрелил ещё раз.

Остальную часть пути прапорщик Пауль шёл, не напевая цыганские песни, а задумавшись о происходящем.

Роман Гуль в это время спешил на квартиру, где его ждал брат. Пришлось переходить пути за станцией. Там снова что-то кричали офицеры. Он столкнулся с поручиком Корнеевым. Тот — с винтовкой наперевес, перед ним — молодой солдат в рваной гимнастёрке. Пленный. Просит пощады:

— Пожалейте, дяденька! Помилуйте!

— А... Твою мать! Куда тебе — в живот, в грудь? Говори! — злобно кричит Корнеев.

— Пожалейте, дяденька!

Злобно хрипя, словно дрова рубит, поручик ударил ^пленного в грудь, в живот, опять в грудь. Упал исколотый «...штыком пленный и ещё долго стонал, всё тише и тише. Поймали ещё одного. Конечно, тот тоже просил пощада!.. но в ответ лишь зверские крики:

— Беги... твою мать!

Пленный бежать отказывался, хватался за ствол винтовки, понимая, что значит это «беги».

— Беги, а то заколю!

Инстинктивно пленный отскочил в сторону и побежал, оглядываясь, дико крича. Может, удастся убежать в вечерней темноте. Но стреляли чуть ли не из десяти винтовок. Наконец он упал, попробовал встать, опять упал, пополз.

— Уйдёт! — крикнул кто-то.

— Я раненый, — вскричал пленный.

Поручик Корнеев догнал его и выстрелил в голову, из которой что-то разлетелось в разные стороны.

— Что такой весёлый пришёл? — иронически спросил Сергей.

— Песни пел с Марковым.

— О-о! Он песни поёт? Какие же?

— Цыганские.

— Это интересно. Это его как-то даже объясняет.

— Как объясняет?

— Я присматриваюсь к нему: генштабист, молодой генерал, интересный мужчина, а здесь вдруг в какой-то куртке, мат на каждом слове, на лошади сидит как новобранец. И всё это нарочно. А тут, оказывается, нечто цыганское.

— Не понимаю. Он же не цыган.

— Конечно, нет, но здесь свобода от всего, кроме того, что тебе нравится. А нравится ему скакать, стрелять, командовать, рисковать жизнью.

— Некоторые ещё любят убивать безоружных пленных.

— Марков, по-моему, этого старается избегать.

Перед сном ещё говорили о

сомнительном будущем. Куда поведёт Корнилов.

— Конечно, на Екатеринодар, — утверждал Сергей. — Только загвоздочка — там теперь красные бушуют. Вполне могут взять власть. Как в Ростове. И выйдет: откуда ушли — туда и пришли.

Истинный вождь армии знает, что предлагаемые им решения верны, и с помощниками советуется чаще всего для того, чтобы его больше уважали. Вождь, только что победивший в сражении, абсолютно уверен в себе и принимает решения, ни с кем не советуясь. Генералу Маркову ночью передали приказ:

«Сводно-офицерский полк с 1-й батареей следует в юго-восточном направлении на село Белая Глина, в арьергарде за конным отрядом Глазенапа [29] . Начало движения 8 марта 8.00».

29

Глазенап Пётр-Владимир-Василий Владимирович (1882-1951) — из дворян Лифляндской губернии, сын офицера, полковник. Командир особого Ударного отряда своего имени. В Добровольческой армии — командир кавалерийского дивизиона, начальник 1-й отдельной Кубанской казачьей бригады и 4-й дивизии. В1918 году — ставропольский военный губернатор. С марта 1919 года — начальник Сводно-Горской конной дивизии, занимал другие должности. Формировал, а затем командовал 3-й Русской Армией в Польше, участвовал в формировании Русского легиона в Венгрии. Умер в Мюнхене.

Маркову не надо объяснять, почему в арьергарде: обмануть противника, будто идём на юг, на Ставрополь, а потом вдруг повернуть на Екатеринодар, и марковцы впереди!

Вышли точно. Дорога сухая, идти легко. Когда генерал скачет вдоль колонны, «бегут ноги». Но 4-я рота...

— Что за строй? — закричал Марков, размахивая нагайкой.

Рота хором:

— Справа по три, ваше высокопревосходительство!

— Почему? Кто разрешил нарушать устав? Я вам покажу! Пехота, а справа по три!.. Я вам...

Затем вдруг взмахнул плёткой и поскакал дальше. Понял: почти вся рота из Ударного дивизиона кавалерийской дивизии, вот и не хочет расставаться с конной традицией.

В 3-й роте с недоумением узнал капитана, которого накануне хотел расстрелять. Тот шёл в строю, но с погонами поручика. Генерал догнал Кутепова:

— Александр Павлович! Что это за офицер в строю?

— Из вчерашних пленных, Сергей Леонидович. Они предстали перед полевым судом, и их простили. Некоторых снизили в звании.

— Вы согласны с решением?

— Я не был членом суда.

— А если бы?

Кутепов мрачно покачал головой.

Хотелось, чтобы следующий вопрос прозвучал как можно равнодушнее:

— Всех офицеров простили?

— Всех, Сергей Леонидович. Мне ещё одного поручика подсунули. Есть такой Линьков. Впереди идёт с той стороны. Не верю им. Пусть в бою себя покажут.

— Допросить хочу обоих. Может быть, что-нибудь новое прояснится в обстановке... и в них: пусть скажут всё, что знают. Скроют, солгут — им конец.