Наука умирать
Шрифт:
Высоко в небе мелкими жёлто-белыми мгновенно исчезающими шариками взрывались шрапнели красных — «журавли» на артиллерийском жаргоне. Такие не опасны. Однако сигнал для начала боя прозвучал. Марков быстро проскакал вдоль строя своего полка, призывая идти вперёд и дополняя речь любимыми выражениями.
Подъехал Корнилов со свитой. План боя готов: Марков атакует прямо по дороге через мост, корниловский полк — в обход левого фланга красных. «Пленных не брать, — напомнил генерал. — Чем больше террора, тем больше победы». И поскакал
Марковцы рассыпались в цепи, но шли под пулями спокойно, винтовки на ремне. Огонь красных, бивших издалека, не представлял опасности. Марков шагал впереди. Оглядываются: так ли идут. Рядом Тимановский дымит трубочкой. 2-ю роту Марков направляет в атаку на мост, 3-ю и 1-ю — правее, через реку.
Точно не установить, кто были те первые белые офицеры, организовавшие новый вид атаки на красных. Возможно, и штабс-капитан Згривец из 1-й роты вёл офицеров через речку. Раздвигая камыши, увязая в илистом дне Я оказавшись шагов за 20 до берега, где стояли красные, они выбежали на берег, взяли винтовки наперевес, и красные в панике бежали.
Здесь же рядом Кутепов, по своему обыкновению одетый в бой, как на парад, фуражка на затылке, бородка вперёд, генерал перевёл свою роту через речку и цепью — четыре шага интервал — винтовки наперевес, без выстрела двинулся на врага. Красные бежали в панике, бросая оружие. Рота, которую вёл Марков, бежала по дороге, но кутеповцы её обогнали, чем удивили его.
— Пленными не заниматься! — крикнул Марков. — Ни минуты задержки. Вперёд.
Добежали до батареи красных. Здесь несколько офицеров стояли с поднятыми руками.
— Под расстрел их! — кричали офицеры. — Смерть Предателям!
— Кто командовал батареей? — спросил Марков резко и зло.
— Я. Капитан Мушкаев.
— Ты не капитан! Расстрелять!
Подъехал Корнилов.
— Сергей Леонидович, офицер не может быть расстрелян без суда.
Марков промолчал — он узнал стоящего рядом с капиталом Линькова, смотревшего на него с надеждой. Едва заметно, неодобрительно кивнул и прошёл мимо. Пусть решает суд.
Всё могло решиться мгновенно, без суда. К Корнилову подвели юнкера Брянцева, Сумевшего убежать в Ростове от чекистов. Миончинский доложил о нём Корнилову, хвалил за сегодняшнюю стрельбу.
— Поздравляю, юнкер, — сказал Корнилов, — вы уже не юнкер. Адъютант, немедленно включите в приказ на присвоение звания.
— Никого не знаешь из этих? — спросил Брянцева генерал Боровский, указывая на пленных.
Тот скользнул взглядом по бледным испуганным лицам. Несколько задержался, разглядывая Линькова.
— Никак нет. Не знаю. За мной приходили чекисты, а это — офицеры.
— Они могут и переодеться, — сказал Боровский.
— Никак нет. Не знаю.
И всё же, уходя, Брянцев оглянулся и на Линькова смотрел дольше, чем на других пленных.
На площади перед собором расправлялись с солдатами. Их было много,
Деникин с ординарцем верхами проезжали неподалёку. Генерал придержал коня, искоса смотрел на молящих о пощаде, окровавленных, дергающихся в предсмертных судорогах, пытающихся куда-то ползти, настигаемых пулей или штыком... Есть ли среди них кто-то из тех, что пытались его растерзать в Бердичеве? Это не имеет значения — все они такие.
Марков проезжал мимо и не остановился. Только крикнул:
— Поменьше с ними валандайтесь.
Кто-то из расстрелыциков сказал:
— А сам что-то не хочет.
О Маркове в этот вечер говорили много: герой боя, первым шёл в атаку, его полк двигался на красных без выстрела, и они в панике бежали. Так надо побеждать в этом походе. Романа Гуля давно привлекала эта странная личность: всегда с нагайкой в руке, с нецензурной прибауткой и, если верхом, то почему-то всегда на неподходящей лошади.
Когда закончился наконец этот слишком длинный день слишком наполненный событиями, такими разными и такими значительными, когда вновь высыпали звёзды над степью, Роман вдруг среди брани, споров, бахвальства, пьяных выкриков неожиданно услышал песню, негромко звучащую где-то за огородами. Он пробрался туда. Возле большого костра сидели марковцы. Что-то ели и пили, но, главное, пели:
Цыганский быт и нравы стары, Как песни те, что мы поем, Под заунывный звон гитары, Жизнь прожигая, зря живём...Гитара заунывно подыгрывала.
— Идите, прапорщик, к нам, — услышал он вдруг голос Маркова. — Нравится песня? Вижу, что нравится.
Романа усадили, дали глотнуть, дали закусить куском курятины.
— Любим мы эту песню, — сказал Марков, — что-то в ней есть. Походное, что ли.
Под песню и слегка захмелев, Роман решился спросить:
— Ваше превосходительство...
— Без превосходительств. Сергей Леонидович. Как вас величать?
— Роман Борисович.
Под странную цыганскую песню этих молодых, слегка пьяных людей, целый день рисковавших жизнью, убивавших, расстреливавших, не знающих, куда и зачем пойдут они завтра и где застигнет их смерть, возник странный разговор между прапорщиком и генералом. Странность его была в том, что и вопросы, и ответы были туманно неясны, но в то же время оба так понимали друг друга, как не поняли бы в любой самой чётко организованной беседе.
— Почему так, Сергей Леонидович?
— Потому что хорошо, Роман. Видел, солнце какое стояло, когда шли цепями? А как шли, ты понял?