Наваждение
Шрифт:
Абстинентный синдром прекратился внезапно. Будто сдался хищный зверь, перестал терзать свою жертву и, поджав хвост, заскулил и убрался восвояси.
Мучительные ломки оставили Екатерину в покое, тело и голова приходили в норму, и ей больше не хотелось кольнуться и «уплыть».
Медики сказали бы, что с ее хрупким и податливым организмом произошло чудо: куда более сильные люди пытаются «завязать» годами, иные всю жизнь не могут справиться с губительным пороком, вплоть до трагического финала. Криницына же
Знак Рыб — это две рыбы. Та, что стремилась на дно, не выдержала давления многотонной толщи воды в темных глубинах и погибла. Осталась та, что плыла вверх. И перед ней уже забрезжил солнечный свет, свет разума: Катя, похоже, обрела способность трезво и связно мыслить.
Связно — да, но трезво ли? Она по-прежнему не винила Дмитрия ни в чем. Наоборот, сурово казнила себя.
Она раскаивалась — но только в том, что поломала его судьбу, не смогла стать для гения настоящей музой. «Взялся за гуж — не говори, что не дюж», а вот она — не сдюжила.
Как ни странно, арест и заключение под стражу послужили некоей передышкой для нее. Прежде наслушалась о тюрьмах столько ужасов, а вышло, что именно здесь она постепенно пришла в себя — после слишком вольной воли.
Там не существовало никаких запретов, а потому и тормоза не работали. Здесь отсутствовала всякая свобода действий, зато и не обступали хороводом соблазны.
Быть может оттого, что Екатерина склонна была всегда кому-то подчиняться, она легко приняла и нынешний режим постоянного подчинения. Гордым женщинам, привыкшим повелевать и властвовать, тут было гораздо труднее.
Сокамерницы Катю не обижали. Напротив, точно по какому-то бессловесному сговору, взяли ее под общее покровительство и опекали как могли. К примеру, в первые же дни одна из них отдала вечно мерзнущей девушке свои теплые брюки, другая — длинный и широкий свитер. Они как будто подобрали подкидыша или бездомного щенка пригрели. Выходило, что и люди здесь гуманнее, чем там, на свободе?
Быть может, в несчастье мы становимся чувствительнее к добру и злу, а в Катюше злобы не было ни капли, и другие заключенные это ощущали?
А может, она казалась юродивой, а ведь по древней российской традиции юродивый — святой, и пригреть его — к счастью. Какие-то цикличные повторы все время происходили в Катиной жизни: ее уже однажды почитали как святую, только в Богородичном Центре на этом строилась гигантская афера, а тут чувства шли от души, из глубины изболевшихся сердец…
Вполне возможно, что в этих женщинах, оторванных от семей, проснулся по отношению к ней материнский инстинкт, ведь в ней и в двадцать один год было так много детского…
Кто знает?
Вот так и случилось, что в жуткой тюремной обстановке Екатерина получила возможность отдышаться, успокоиться и даже уже строила планы на будущее. Рыбка есть Рыбка, она не может не мечтать…
Ах, если бы только не приходилось отвлекаться!
Было бы, наверное, легче, если бы уже вынесли приговор и дали срок. Можно было бы начать отсчитывать дни. Как в школе, в последних классах, когда Катя зачеркивала числа в настенном календаре, дожидаясь Диминого возвращения из армии…
А впрочем, в неизвестности всегда есть и доля надежды. И можно перебирать разные варианты будущей жизни — правильной и светлой.
А почему бы и не перебирать? Даже карты Таро предсказывают не один, а несколько исходов из любой ситуации.
Погадать бы! Но нет: Катя и без того была уверена, что все закончится благополучно. Главное — сосредоточиться на самом, самом хорошем!
Однако ее все-таки отвлекали. То вызовы к следователю — теперь, правда, совсем редкие, будто в прокуратуре о ней и о ее деле начали забывать. То беседы с адвокатом, утомительные из-за своей ненужности и бесполезности: какой смысл ему что-то предпринимать для бесплатной подзащитной, когда есть выгодные клиенты, которых можно доить, как коров?
То, наконец, Ираида со своими страстными вздохами, и это — самое обременительное.
Правда, надо отдать рыжей «розовой» справедливость: никакого насилия Катина воздыхательница не применяла. Наоборот, она была предупредительна, нежна и ласкова и вела себя вполне по-рыцарски, если можно так сказать о женщине. Разве что серенад не пела для своей дамы сердца.
— Я обещала тебе сказку, моя рыбочка, но лучше расскажу историческую быль… Давным-давно, в древней Элладе, на плодородном острове Лесбос, жила трепетная женщина и великая поэтесса по имени Сапфо. Она собрала вокруг себя кружок знатных девушек и обучала их музыке, стихосложению и танцам. И еще она учила их искусству любви…
— Ир, — который раз со вздохом попросила Катя, — ты подыщи себе кого-нибудь другого, ну прошу тебя. Я не могу быть с тобой, я люблю мужчину, понимаешь?
— Одно другому не мешает, — вкрадчиво говорила Ираида, пропуская мягкие Катины протесты мимо ушей. — Например, те греческие девушки, подруги Сапфо, тоже со временем выходили замуж, и Сапфо даже делала им щедрые свадебные подарки.
— А женихи что, не знали о их прежней… ориентации?
— Еще как знали! И даже приветствовали. Их невесты к первой брачной ночи уже познали все тонкости любви так, что мужья просто сходили с ума от восторга. Мужики бы сами никогда не додумались до таких ласк, каким может научить женщину только ей подобная…
— Знаешь, я недавно вспоминала свою старенькую учительницу, Нину Яковлевну. Она тоже считала мужчин людьми второго сорта. Так смешно: ты — и она!
— Вот бедняжка! Ее юность пришлась на времена пуританства и сексуального невежества, иначе она завела бы себе любимую и была бы счастлива.