Наваждение
Шрифт:
Внезапно внимание Дашки было безжалостным образом оторвано от сладостных мечтаний. К парадному входу нужного дома, как-то подозрительно оглядываясь по сторонам (и тем невольно привлекая к себе внимание), подошла довольно высокая, неброско, но со вкусом одетая женщина в шляпке с вуалью.
– Кирюшечка! – шепнула Дашка, до боли сжимая локоть брата. – Иди сейчас вон к той, и что хочешь сделай, чтобы она теперь ко мне повернулась и вуаль откинула…
Сама Дашка шагнула в сторону, остановила разносчика, который, по-видимому, торопился на Сенную
Парень подумал буквально секунду, покопался в карманах и бросился к неизвестной женщине с криком:
– Барыня, благопочтенная, простите дурака, но я неграмотный, а мне вот тут очень надо прямо сейчас прочесть! Соизвольте явить Божескую милость!
Женщина обернулась и, пытаясь разобрать каракули на бумажке, которую Кирюшечка сунул ей под нос, откинула вуаль.
Дашка, отвернувшись, взглянула на маленький фотографический портрет, который в свое время дала ей Софи, и тихо ахнула.
– Сестрица ейная! – прошептала она. – Как есть! И – к тому пришла! Разрази меня гром на этом месте, если ошибаюсь!
Кирюшечка тем временем отошел, пятясь и непрестанно благодаря, а незнакомка махнула затянутой в перчатку рукой и скрылась в подъезде.
– Так! – горячо зашептала Дашка брату. – Значит, эта та самая, которая пропала. Пришла к тому. Наверное, обсудить, что дальше делать. Само собой, они знают, кто ту убил. Если не сами, но то – вряд ли… Ладно болтать! Вот тебе деньги, сейчас на Мещанской возьмешь лихача и со всей прыти поедешь на Пантелеймоновскую, к Софье Павловне на квартиру. Что там говорить, сейчас объясню, а ты – запомнишь. А я пока за этой прослежу, все разузнаю, а потом приду в условленное место. Там мы с Софьей Павловной и встретимся…
Петр Николаевич достаточно удивился, когда Фрося разъяснила ему, что незнакомый парень из рабочих настойчиво требует Софью Павловну, и никак не хочет поверить, что ее – нету в Петербурге совсем.
«Может быть, на фабрике чего, – подумал Петр Николаевич. – Или эти ее… радетели за народное дело… те всегда были настырными…»
В конце концов велел Фросе впустить парня.
Тот вошел, скрипя сапогами и держа картуз в руке. Совсем еще молодой, румяный, весь в льняных кудрях. Смотрит лукаво.
– Ну, что тебе надобно, любезный? – осведомился Петр Николаевич.
– Вы – муж? – деловито спросил парнишка.
– Так точно, муж, – добродушно усмехнулся Петр Николаевич. – И что ж с того?
– Тогда – «славянофилы мечтают об оккультном». Вот!
– Что-о?! – вытаращился хозяин квартиры. – Что ты сказал?
Парень повторил и далее прочно стоял на своем, требуя немедленно доставить ему Софью Павловну, и отказываясь сообщить хоть что-то еще. Петр Николаевич побился с ним еще минут пять и, от души сожалея о раннем (и каком странном!) безумии такого симпатичного на вид парнишки, выгнал его прочь.
Переполненная впечатлениями
Софья Павловна так и не пришла.
В конце концов Дашка взяла извозчика и поехала домой, по пути прикидывая, каким именно макаром назавтра отправится в имение Густава Карловича Кусмауля.
Глава 43
В которой Михаил Туманов сначала едва не умирает, а потом живет в зимовье вместе с Софи, которая ведет там хозяйство
Запахи, скопившиеся в тесном, полутемном зимовье, были отвратительны и все вместе, и по отдельности каждый. Софи, опасаясь рвоты, старалась даже не думать о том, чем именно здесь пахнет.
Впрочем, пронзительный, тяжелый запах крови перебивал все остальное.
Немного подумав об устройстве этого немудреного, вонючего жилья, Софи сообразила, что стол, крепившийся на крестовине посреди двух узких настилов, должен как-то опускаться, делая лежанкой почти половину площади зимовья. С трудом, оцарапав пальцы и придавив ногу, ей все же удалось опустить его. После этого она кое-как расстелила на расщепленных бревнах сваленное в углу затхлое тряпье и две грязных овчины, которые когда-то, по-видимому, были полушубками.
Взгромоздить на настил Туманова, который по-прежнему находился в полузабытьи, было отдельной задачей, на выполнение которой ушло еще около часа.
Потом, выглянув наружу и убедившись в том, что странный мишка окончательно ушел по своим делам (Софи не знала, что огромные медведи при желании могут прятаться и наблюдать за людьми совершенно незаметно для последних), она взяла жестяное помятое ведро, кружку и отправилась к ручью, который успела заметить по дороге. Набрав холодной, хотя и не особенно чистой воды, вернулась в зимовье, села на лавку напротив очага и задумалась.
Теперь, вероятно, следовало развести огонь. Холодно в зимовье не было, но мухи, комары и прочая летучая нечисть уже плотно облепила неподвижное тело Михаила колышущимся тошнотворным ковром, а дым, по всей вероятности, мог бы отпугнуть их хоть немного. Разбухшую дверь Софи не решалась закрыть, опасаясь задохнуться. Да и через единственное подслеповатое окошко в зимовье проникало слишком мало света. И еще обязательно надо что-то сделать с раненным…
Но вот беда: ни о том, как развести огонь, ни о том, чем, собственно, она могла бы помочь Михаилу, Софи не имела ни малейшего представления. Вот если бы на ее месте была сейчас Надя Коронина…