Наваждение
Шрифт:
Небезосновательно полагая свой рассудок расстроенным, Василий никогда и никому не рассказал об увиденном.
Глава 46
В которой Туманов вспоминает жену, инженер Измайлов жалеет Машеньку, Соня собирается в Петербург, а Матвей Печинога смотрит на звезды
– Послушай, Софья, я понимаю, что тебе теперь до того дела нет, но мне, выходит, и посоветоваться более не с кем… Инженер Измайлов сгодился бы, но у него глаза и душа в Петербург глядят… Василий Полушкин что-то поплохел последнее время…
Туманов сидел на кровати, прикрывшись простыней и спустив голые ноги.
– Попробуй со мной
Софи опустилась на пол у ног Туманова, приласкала, а потом поцеловала широкие узловатые колени. Туманов развернул ее к себе спиной, укутал чресла распущенными волосами женщины и тихонько зарычал от наслаждения. Софи обернулась, встретила разочарованный взгляд мужчины и любопытно блеснула глазами.
– А с женой ты тоже так делал?
– С ума сошла?! – сказал Туманов, почти грубо сжимая ее плечо. – Ну, Сонька! Вечно все испортишь!
Против воли Михаил вспомнил жену. Он хорошо знал, как доставить ей удовольствие в постели и всегда делал это раньше, чем получить удовлетворение самому. Никаких особых запросов у нее не было прежде и не появилось в супружестве. После близости она расслабленно и благодарно целовала его в плечо и засыпала, вздрагивая тонкими веками и изредка негромко всхрапывая. Туманов вполне отдавал себе отчет в том, что это он сам, почти сознательно, отказал в развитии ее женскому существу, и иногда корил себя за это. Впрочем, все эти годы его жена выглядела вполне довольной своей интимной жизнью.
– Так уж прямо все? – Софи глянула снизу вверх вмиг одичавшими глазами. – Именно испорчу? А так?
– Сонька! Не смей! Я ж в бане неделю не был!
– А в речке?
– Нынче купался. Перед тем, как с тобой…
– Ну и ладно. Это ж ты…
– Сонька-а…
… – Так о чем ты посоветоваться-то хотел?
– О золоте… Англичане спрашивают меня, а мне им и сказать нечего. Мы ведь все: я, они, еще пара аристократов в старой доброй Англии – прохвосты и прохиндеи еще те, один другого стоим. Я-то в Петербурге своей волей, их обманув (они-то нас с Дасой еще прежде обманули), устроил все так, что им теперь либо отказываться от всего вообще (тогда все мне достается), либо поневоле придется на Алтае разработки вести и деньги вкладывать… Ну и здесь… Что теперь, после всех смертей, делать-то со всеми этими картами, приисками, Хорьками, золотом болотным и прочим? Кто будет этим заниматься и каким порядком?
– Вы хотите знать, кто будет добывать золото в здешних болотах? – уточнила Софи. – Сейчас решу… – она привычно потянулась к волосам. Михаил с улыбкой поцеловал ее палец с намотанным на него локоном.
– Погоди, не лезь! – с досадой сказала Софи. – Ты мне все волосы обслюнишь… Не видишь, что ли, я думаю!
Туманов послушно откинулся на подушку и заложил руки за голову.
– Все, придумала! – заявила Софи несколько минут спустя. – Только ты мне сперва скажи: карт этих ваших – сколько?
– Полагаю, что две, – подумав, сказал Туманов. – После смерти Веры Михайловой одна, по-видимому, осталась у Матвея Печиноги (как я понял с твоих слов, он решил оставить фамилию… ну, даже не сказать кого… Но, по-моему, парнишка решил абсолютно правильно!). Вторая была у Дасы, а теперь – у меня. Но какое это имеет значение, если этот бессмертный Хорек, как оказалось, жив и в любое время может еще хоть двадцать таких карт нарисовать? Главное – аренда участков и прииски…
– Не совсем
– Ну что ж, резонно, – согласился Михаил. – И что ж с того следует?
– А то, что я придумала, кто будет золото добывать! – с торжествующей улыбкой воскликнула Софи. – Это будет и правильно, и справедливо…
– Так – кто же? Обрадуй своей находкой и меня тоже, – усмехнулся Туманов.
– Гордеевы – вот кто! – объявила Софи.
– Как это? – не понял Михаил. – Кого ты имеешь в виду? Пьяненького Петра Ивановича с его сворой псов? Или его удивительную рыжую жену? Но она, как мне показалось, здорово не в себе…
– Да нет же! Ты ничего не понимаешь! – вскричала Софи и в сердцах дернула Михаила сначала за нос, а потом – за волосы. – Я имею в виду Гордеевых не по фамилии, а по духу и крови! Наследники Ивана Парфеновича и Марфы Парфеновны Гордеевых, – ты понял теперь?! Я же хорошо помню обоих. Она имела крепкую веру и понимала дело, долг и справедливость. А он был могучий во всех смыслах человек, и мечтал о железной дороге, о заводах, о силе и славе Сибири! Вот и пусть! Лисенка я увезу и сделаю из нее знаменитую пианистку, как Серж хотел… Но остальные! Смотри: честнейший и добросовестный Матюша Печинога, Иван Притыков с его семерыми сыновьями, трактирщик Илья и дети, которые, быть может, у них с Аглаей родятся, предприимчивая Аннушка, умный прохиндей Шурочка Опалинский… Да и Петр Иванович, быть может, – все-таки, если подумать, что-то такое удивительно цельное и крепкое в нем всегда присутствует… Видишь, сколько их!
– Господи… ты так говоришь… – Туманов поморщился и помахал ладонью перед лицом. – У меня даже в глазах защипало от чувствительности… Ты, Софья, на митингах выступать не пробовала?
– Да ну тебя… – обиделась Софи. – Сам же, между прочим, попросил…
– Да нет, нет, это все здорово! – тут же пошел на попятную Туманов. – Я только думаю, как бы это все англичанам объяснить, которые местного отца-основателя Ивана Парфеновича и в глаза не видали…
– Ну, это уж твое дело – их обработать! – решительно сказала Софи. – А только лучше моего – все равно ничего для Егорьевска не придумаешь, хоть сто лет думай!
– Ну да, да… – пробормотал Туманов. – Только вот еще осталось убедить английского барона Гольденвейзера, что ему теперь следует заняться именно облагодетельствованием Егорьевска, и ничем иным… Интересно узнать, можно ли где-то хоть карту английскую раздобыть, чтоб там этот Егорьевск был обозначен?…
Когда минуло девять дней после гибели Веры, к Матвею явились Типан и Ерема. Придерживаясь друг за друга, поклонились без обычных улыбок и прибауток, с двух лиц одинаково серьезно смотрели глаза – черные, раскосые и круглые, блекло-голубые. Ерема, из двоих более говорливый, держал речь: