Наваждение
Шрифт:
Кроме того, можно назвать гигиеническую оккультную способность. Ее развитие позволит завершить ситуацию, при которой вся человеческая жизнь – суть процесс болезни. Оздоравливающие организм силы – это те же силы, которые сейчас используются, чтобы приобрести оккультные способности. После освоения управления этими силами отпадет надобность во внешней медицине… Гигиенические оккультные способности в первую очередь будут характерны для людей восточных рас…
Дашка отключилась, на несколько мгновений погрузившись в самый настоящий сон, и едва не повалилась набок. Однако, тут же встрепенулась и огляделась. Кажется, никто не заметил…
Ачарья Даса сказал, что готов объяснить Дашке все, что она у него спросит… Гм-м… Если бы она еще могла что-то спросить… Но как же он хорош в своих белых одеждах! И как сверкают его глаза, когда он говорит… Чем-то неуловимым Ачарья напоминал Дашке покойного Иосифа Нелетягу, и это придавало ей уверенности в себе. Ведь Нелетяге Дашка нравилась, и он часто не отказывался провести с ней время… Стало быть, можно надеяться, что и Даса рано или поздно…
В конце концов, Дашка уже сменила стиль, не носит больше бантиков, ягодок и птичек на своих нарядах, и даже немножко похудела от нервов. Софья Павловна сказала, что все это ей, Дашке, идет, и ее похудевшее лицо стало более значительным. Софье Павловне можно верить. Уж сколько она Дашке добра сделала… Салон «Персиковая ветвь» – просто прелесть! Дашка о таком и мечтать не могла. Конечно, пока она еще не очень годится на роль «мадам» заведения подобного уровня, но… Ради дела и ради Дасы Дашка сумеет всему научиться…
Сначала Софья Павловна отправила ее в «школу» своей подруги Элен Головниной, учиться манерам и одеваться. Дашка выдержала там всего два дня. Элен была с ней очень мила, но… в присутствии этой вылизанной аристократки Дашку начинала бить нервная дрожь, хотелось немедленно нахлобучить шляпку с фруктовой корзинкой и ругаться дурными словами… Софья Павловна о чем-то догадалась и послала Дашку к Варваре Остяковой, туда, где раньше жили девушки из гадательного салона. У Варвары милая девица Валерия Львовна приняла Дашку под свое покровительство. Здесь Дашке с первого взгляда все понравилось: убранство художественного салона, игрушки, ширмы, голубой с золотом костюм Валерии, ее стройная фигура и спокойные, сдержанные манеры. Именно Валерия и подбирала в результате Дашкин новый гардероб…
– … В тибетской медицине и в западной гомеопатии уже сейчас есть начатки…
– Совершенно верно, Осор.
– А как же будет с религиями, учитель? Все они сольются в одну? Вообще исчезнут?
– В России уже сегодня существует стремление к религиозности, но существует без того, чтобы ее содержание было пронизано интеллектуальной наукой, оставаясь как бы в туманной мистике. Это служит хорошим вспомогательным средством для установления господства Запада над Востоком. Одна из наших задач – воспрепятствовать этому процессу…
– Но христианская мистическая обрядность красива, – заметил врач Вельяминов.
– Отвращение к реальности всегда сопровождается любовью к грезам. На нас лежит слишком большая ответственность, чтобы мы могли себе это позволить…
– А как же Страшный Суд? – пискнула Линга Шарира. – Что же будет…
– Читайте Библию. Апостол Павел сказал: тот, кто не признает веру, будут судимы вне закона… Нам придется взять на себя эту ношу…
– Но ведь есть отработанные институты, так сказать, облегчения ноши… Исповедь, причастие…
– Лучше быть фикусом, чем луной.
– В каком это смысле, учитель?
– Малагасийская
– О, подумать только, он был и на Мадагаскаре… – прошептала Линга на ухо Юленьке Платовой.
– И как это мудро и глубоко… – ответила ей Патни.
Дискуссия продолжалась…
– Что мне сделать для тебя сегодня, Андрюшечка? – с деловитостью гимназистки-отличницы спросила Элен.
Измайлов улыбнулся. Конфетная кличка сначала раздражала его, но он всегда знал, что довольно будет лишь намека, и она станет называть его Андреем Андреевичем, или господином Измайловым или еще как ему будет угодно. Сделает вообще все для него, для него одного. И это уверенное, теплое, никогда доселе не испытанное им знание примиряло со всем. Впрочем, от того, что сбылись все мечты, иногда становилось тревожно. Измайлов гнал тревогу прочь, корил себя за недоверие к жизни.
– Мне ничего такого не надо, мне с тобою и так чудесно, родная, – сказал он, поцеловал ее глаза, и как будто бы ощутил на языке вкус изливающейся из них любви. Любовь была сладкая, похожая на сбитень, с чуть ощутимым мятным привкусом.
– И мне… – прошептала Элен, и все еще неумело, тыкаясь больше носом, чем губами, целовала его грудь, живот, бедра.
Он всегда боялся щекотки и потому теперь кусал губы, стараясь не корчиться и не хихикать.
– Ты самый лучший у меня, Андрюшечка, – говорила между тем Элен, прилежно продолжая целоваться. – Милый, славный, рыжий, самый красивый…
– Старый, плешивый, неуклюжий… – продолжил он, чтобы поддразнить ее и одновременно спровоцировать на продолжение комплиментов. Никто и никогда не говорил ему столько хороших слов, сколько наконец-то «проснувшаяся» Элен. В революционных кругах, где прошла его молодость, это считалось ненужным буржуазным «сюсюканьем».
– Не говори так! – едва ли не со слезами на глазах воскликнула женщина. – Я не хочу, чтобы ты так о себе… Ты для меня самый прекрасный мужчина на свете. У тебя такие красивые глаза, и губы, и все… – Элен, чуть-чуть стесняясь, лаской очертила границы «прекрасного Измайлова», постаравшись не обидеть ни одной части. – И руки у тебя сильные и нежные. Я просто вся дрожу от счастья, когда ты ко мне прикасаешься, даже просто смотришь на меня… Единственный мой, желанный…
Измайлов длинно вздохнул. Сейчас, конечно, не время, но… Когда-то ему все равно придется сказать. Он знал за собой эту манеру – все портить. Но никогда ничего не мог с собою поделать. Элен была искренна с ним до самого последнего предела – по другому она просто не умела. Стало быть, и он не должен, не имеет права ей лгать…
– Элен, я должен тебе сказать… – начал он.
Она, с ее невероятной чуткостью к его настроениям, сразу же перестала ласкаться и отстранилась, легла рядом и даже отвела взгляд, чтобы ему легче было говорить.
– Что, Андрюшечка?
В самом тоне ее голоса была такая покорность судьбе, что он чуть не расплакался. «Она тоже не верит в вечность нашего с нею счастья, – понял он. – Но скрывает это, чтобы меня не расстраивать».
– Элен, я… был с другой женщиной… – сказал он.
– Ну и что? – удивилась она, приподнявшись и прямо взглянув на него. – Я, до того, как тебя встретила, вообще 15 лет замужем была. Что ж с того?