Наваждение
Шрифт:
Ефим бледно улыбнулся.
– Я теперь в этом много разбираюсь, у нас в имении целый зверинец. А нынче, знаете, Стеша, моя приемная дочь, соорудила из трубы с камнями, корзины и керосиновой лампы инкубатор, взяла из-под куриц яйца и вывела в нем в Джонниной комнате цыплят. Теперь они там бегают, такие желтые яички на ножках, Джонни их сначала изо рта в клювики водичкой поил… Джонни, кстати, ваш племянник, Михаила и Саджун сын. Только он болен тяжко, врачи говорят, долго не проживет, но я думаю, может, на свежем воздухе…
– Софи…
– Ефим, поймите, нам нечего, нечего, нечего делить! –
– Конечно, – сдавленным голосом пробормотал он.
– Вы… виделись с Михаилом?
– Нет. Нам нельзя встречаться. Мы с ним вроде двойников-антиподов, так нас жизнь сделала, нам лучше вообще существовать на двух разных половинках земли…
– Да… пожалуй, вы и правы, Ефим… Но ведь так, в сущности, и выходит… Мне жаль…
Он стоял, не выпуская ее рук. Кока заглянул в дверь и тут же тактично затворил ее.
– У вас с Михаилом… опять… ничего не вышло? – спросил Ефим.
– Да… Он женат на Дуне, у него дочь Ангелина. У меня же теперь… как бы не соврать… девять, что ли, детей…
– Ско-олько? – Ефим удивленно приподнял красивую бровь. – Откуда ж вы их взяли?
– Да так все как-то получилось, – улыбнулась Софи. – Хотя вообще-то я детей не люблю…
– Софи, вам, может быть, оттого легче не станет, но я все равно скажу. Вы еще тогда были, я и бесился поэтому… Вы с Михаилом – образец здравого чувства.
– Как это? Я не понимаю.
– Ну, знаете, говорят про кого-то или про что-то: образец здравого смысла. Это когда очень умно, правильно, практично. Никто так не живет, но как-то меряют себя по этому. Вот и здесь. Образец здравого чувства. Это невозможно в жизни, чтобы ничего вообще вмешаться не могло – ни расчет, ни корысть, ни плотская жадность, ни даже время с расстоянием… Один раз на вас взглянуть… и все… дальше можно было локти кусать (я так и делал), а можно… Просто помнить, что это есть на земле… И жить дальше… Понимаете теперь?
– Да, понимаю, – тихо сказала Софи. – Я сама видела такое, давно, почти в детстве. Моя горничная Вера и инженер Матвей Александрович…
– Вот видите… и вы ведь не разозлились на них, не стали завидовать, разрушить пытаться…
– Нет, конечно! Мне светло от них было… Еще и потом, много лет, пока сама не смогла полюбить…
– Софи, вы сможете когда-нибудь простить меня?
– Смогу. Мне это в нынешнем настроении несложно совсем. Подумаешь, конфеты отравленные и пара похищений в прошлом… Вот третьего дня в меня из револьвера стреляли… – Софи снова стала серьезной. – Я прощу. Но сначала вы должны сами простить себя, Ефим…
– Я попытаюсь, Софи…
– Попытайтесь… мой рыцарь…
(«Прощай, леди Вера… Моя леди…» – вспомнилось Софи. В груди что-то больно ворохнулось и тут же улеглось обратно.)
Ефим молча поцеловал ее руки, поклонился и вышел из комнаты.
Вслед за его уходом в дверь снова заглянул испуганный Кока.
Из соседней спальни слышались бурные рыдания Аннет. Софи поморщилась и потерла пальцами виски. Дел оставалось еще много…
Глава 58
В которой
– Хорошо, что она нынче не явилась… Учитель так много перенес из-за нее… – Патни Сати возвела подведенные глаза к потолку.
– Отчего же из-за нее? – осведомилась другая адептка, которая недавно получила-таки новое имя. Теперь ее звали Линга Шарира. – Ведь говорят, что Ришикеш убил какой-то грубый мужик, фактически из-за стечения обстоятельств…
– Вы верите в случайности, Линга? – Патни изумленно подняла бровь. – Невозможно. Должно быть, вы просто обмолвились… Все взаимосвязано и потому предопределено… Но она… Я случайно слышала все. Она сказала, что доверилась ему, а он… Вы только представьте, Ирина посмела обвинить учителя в том, что он не воспользовался в полной мере ее возможностями для того, чтобы предотвратить убийство Ришикеш, и якобы даже воспрепятствовал каким-то ее действиям. По ее словам, нет смысла в существовании общины, которая не может защитить… Учитель был белый, как его одежды. Мне хотелось задушить ее…
– Ахимса! Ахимса! (прим. авт. – в индуизме – отказ от причинения вреда любой живой особи) – испуганно воскликнула Линга Шарира.
– Да, – кивнула Патни. – Вы правы, Линга. Я чувствую, что еще далека от совершенства. Мне понадобится много перевоплощений, прежде чем… Но я все равно рада, что Ирина больше не появится здесь. Будь она хоть самым сильным медиумом на свете…
– Я слышала, что она собирается выйти замуж…
– Исполать ей… Если зов плоти ей милее зова духа – тем лучше. Закон кармы не оставляет места случайностям… Но ведь мы с вами выше этого, не так ли, дорогая Линга?
– Ну разумеется! – Линга Шарира, небольшого от природы роста, даже приподнялась на цыпочки.
– Идемте же слушать учителя… Но я не могу понять… – с нескрываемым раздражением добавила Патни. – Зачем только он приглашает на собрания людей, заведомо непригодных к духовному росту? Неужели печального опыта Ирины и Ришикеш ему мало? Вот эта… Вы только взгляните на ее ауру… Одно время она служила у нас горничной, а теперь… я даже не могу поверить слухам…
Дашка сидела на полу, подобрав под себя ноги и тщательно расправив оборку на скромной, темно-синей юбке. От непривычной позы сводило икры и чесалось между ляжками. Преодолевая боль и зуд, она внимательно слушала, следила за тем, чтобы попусту не открывался рот, и пыталась что-то если не понять, так хоть запомнить.
– В шестую послеатлантическую эпоху, – вещал Даса. – у людей откроются новые способности. Способность к материальному оккультизму будет характерна для людей англо-саксонской расы. Техническое развитие при этом достигнет невиданных высот. Причем, моторы, например, и иные сейчас непредставимые для нас машины будут приводиться в движение человеческим голосом или даже мыслью.
У русской нации разовьется евгеническая способность. Размножение людей при этом высвободится из-под власти произвола и случая. Зачатие ребенка станет осуществляться с созвучии с определенными звездными констелляциями.