Наваждение
Шрифт:
– Я любила Ивана, – просто сказала Каденька. – Всегда, сколько себя помню. Он хотел жениться на Марии, а я увидела его девчонкой и полюбила сразу и на всю жизнь. Я всегда знала, что ему нужна не такая жена, как моя старшая сестра. Ему нужна была я. Я смогла бы разделить с ним все. Но он не захотел ждать, пока я вырасту… Мария же вообще не могла быть женой, матерью. Она была призвана на землю для чего-то другого. И быстро ушла…
– А что же Иван Парфенович? – Софи не скрывала своего потрясения. Такого оборота давно знакомой истории она никак не ожидала.
– Я дразнила его,
– Господи… – пробормотала Софи. – Как же так…
– Ничего. Ничего, Софья, – Каденька выпростала из шали иссохшую руку и ободряюще похлопала Софи по плечу. – Все правильно. Главное – не сдаваться до времени. Теперь же мне просто нечего здесь больше делать…
– Каденька! – подумав, сказала Софи. – А вот если бы у вас были внуки, вы бы согласились…
– Чего гадать! Ты же уже знаешь наше положение, – вздохнула Леокардия Власьевна. – Надя – больше десяти лет в браке и, очевидно, бесплодна. Аглая – не замужем. Про Любочку мне и вовсе ничего не известно. Но думаю, что, если бы она родила, я бы об этом узнала.
– Да, у Любочки детей нет, – согласилась Софи. Подумала еще с минуту.
Каденька молча смотрела на небо. Ее круглые, окруженные черепашьими морщинками глаза слезились, но она, казалось, не замечала этого.
– А внуки Ивана вас не устроят? – внезапно предложила Софи.
– Внуки Ивана? – удивилась Каденька. – Кого ты имеешь в виду? Шурочку? Да Машенька и на версту к нему никого не подпускала. «Звериную троицу»? Я никогда не могла их понять, да к тому же они все уже выросли…
– Нет, нет, я имею в виду не их. У Ивана Парфеновича был еще один сын – Ванечка Притыков. Он вырос без отца и отчего-то давно не поддерживает отношений с матерью. У него теперь не то пять, не то шесть детей. Младший, кажется, еще даже не родился. Родители жены Ивана Ивановича умерли. Стало быть, у этих детей вообще нет ни бабушек, ни дедушек… Вера говорила, что жене Ивана довольно тяжело с ними справляться, ведь они все – мальчики…
– Софья, как это у тебя получается? – заинтересованно усмехнулась Каденька. – Когда ты успела все узнать? Ведь ты в Егорьевске всего неделю…
– Ну, неделя – это большой срок, – протянула Софи. – Так как же с детьми Ванечки Притыкова?… Я, впрочем, вас не тороплю. Вы, Каденька, подумайте… денек-другой…
– Софи… Вот теперь я тебя узнала, девочка… Ты – вовсе не изменилась, – ничего более не говоря, Каденька спустилась с крыльца и прежним твердым шагом направилась к воротам. Софи не окликнула ее. Кинула последний взгляд на жемчужное молоко, расплескавшееся по небу, отворила дверь и вернулась в залу.
Надя тотчас же подошла к ней.
– Где Каденька?
– Не знаю, – честно ответила Софи. – Может быть, поехала домой. Может быть, еще куда-нибудь.
– Ну… как она тебе показалась?
– Надя… ты просила честно…
– Разумеется!
– Каденька не безумна. Она просто решила умереть.
– Господи… – прошептала Надя и спрятала лицо в ладонях. – Я так и думала. Давно. Только боялась даже себе признаться. Все искала болезнь и, соответственно, лекарство… А болезней, кажется, и вовсе нет…
– Как это – нет болезней? – удивленно воскликнула Софи. – Ну-ка, объясни подробней. Здесь все твой врачебный талант хвалят, значит, что ты скажешь – важно…
– Понимаешь, есть только симптомы и синдромы. А прочее – лишь реакция человека на окружающую его жизнь. Лечить можно установлением диагноза, можно – травами, можно – заговорами, можно – чистой водой. А кто принял решение – того уж ничем не вылечишь.
– Стало быть, и поноса нет? И чиха?
– Это как раз симптомы.
– А как же микробы? Их ведь под микроскопом видать. И они чуму и прочее вызывают. Я знаю, мне как раз недавно человек один рассказывал. Он сам на Пастеровской станции работает…
– Микробы есть везде, это правда. И когда эпидемии, там все по другому. Но гляди – вот, – Надя лизнула себе руку. – Я сейчас микробов, может быть, миллион съела. Однако я не заболею. Когда же человек умереть решил, может в речку соскочить, может под коляску броситься. А может… в народе говорят: исчахнуть, знаешь? Тут уж и микроб сгодится любой… А, кстати, знаешь, кто мне первый сказал про то, что болезней и вовсе нет?
– Кто же?
– Ты! Еще когда девчонкой здесь была. Ты сказала, что человек заболевает только тогда, когда дает согласие болеть. Я это крепко запомнила, потому что ты уж тогда пустого почти не говорила, а то – до меня касалось, как я медициной увлечена была. Потом уж я сама поняла, от чего зависит то, чем именно человек заболеет, когда согласится. И уж нынче предсказать заранее могу… За то меня многие и колдуньей считают…
– Это все чертовски интересно, то, о чем ты говоришь, – признала Софи. – Я потом непременно об этом еще подумаю… Но надо же с Каденькой что-то сейчас делать…
– Что ж тут сделаешь, если она решила? – грустно спросила Надя. – Это – каждый сам. Мы за нее перерешить не можем.
– Ну, это мы еще посмотрим! – не согласилась Софи.
Надя лишь тяжело вздохнула.
– Отчего вы грустите? – к женщинам приблизился Василий Полушкин, взглянул сверху вниз. От него пахло вином. – Или ссоритесь?
– Все в порядке, Василий Викентьевич, – сказала Надя Коронина и отошла с опрокинутым лицом.
– Вася, вы как были на колодезного журавля похожи, так и остались! – задрала голову Софи.
– Ну что ж поделать! – засмеялся Василий.
– Пойдемте сядем, если говорить хотите, – предложила Софи. – Так я себе шею сверну.
– Расскажите про Петербург, – потребовал Василий, едва усевшись. – Вы и девочкой рассказывать мастерица были, а после и вовсе, я слыхал, писательницей сделались. Всё, всё… Как там, в столице, люди думают, о чем говорят… Вы в Университете бывали? Как… там?